Гюляра Садыхзаде - музыкальный критик, программный директор международного музыкального фестиваля "Евразия", член правления Союза композиторов Санкт-Петербурга, автор более 2 тыс. журнальных и газетных статей, опубликованных в российской прессе. О своей редкой профессии Гюляра рассказала в интервью "АК" (www.azcongress.info).
- Гюляра ханум, ваша мама всю жизнь вела класс фортепиано в музучилище. Папа, Тогрул Садыхзаде, был известным художником. Но не одну из этих профессий вы не выбрали. Почему?
- Вообще-то я тоже занимаюсь музыкой, хоть и в прикладном смысле. У меня как-никак диплом музыковеда, и профессия музыкального критика напрямую связана с музыкой.
Я росла умной, но крайне застенчивой девочкой, всегда была склонна к отвлеченным размышлениям. Много читала - и не всегда детскую литературу. Родители переживали, что я не могу найти общий язык с другими детьми.
Меня отдали в музыкальную школу; я играла на фортепиано, но не особенно любила это занятие. Сейчас играю редко, только для себя. Как музыковед, а не как профессиональная пианистка. Техника не та, беглость пальцев оставляет желать лучшего. А если не играешь как профессионал, то лучше этого не делать публично.
Помню, как меня заставляли заниматься на рояле в детстве. От частого повторения этюдов или гамм включалась автоматическая моторика: пальцы со временем сами находили нужные клавиши, на клавиатуру смотреть не было нужды, мозг тоже можно было не включать. Поэтому я тайком от мамы частенько ставила на пюпитр книжку вместо нот: читала роман и одновременно разыгрывала этюды. Никто из домашних не догадывался, что, разучивая пьесу или сонату, я на самом деле с увлечением читаю Майн Рида. Иногда мама заставала меня с книжкой, и разражался бурный скандал. В общем, пианистки из меня не получилось. Наверное, у меня от рождения мозги устроены иначе: меня больше интересует вопрос, как это сделано, нежели как это сыграть. Я скорее аналитик и теоретик, нежели исполнитель и интерпретатор.
- Вы родились и выросли в Баку, наверняка воспоминания детства и юности связаны с этим городом.
- Конечно. Самые лучшие воспоминания - детские и юношеские, с воспоминаниями счастливого детства не сравнится ничего. Наша семья каждое лето выезжала на дачу в Шувеляны; у веранды старого дома и сейчас растут гранатовые деревья, инжир, чуть дальше - виноград и дикая айва. Помню шумные семейные праздники: у моей младшей сестры Лалы день рождения приходится на середину августа. На даче папу часто навещали друзья-художники.
С детства помню запах краски в папиной мастерской на проспекте Строителей. Память сердца, эмоционально окрашенные воспоминания связаны не только с визуальными впечатлениями, но и с запахами. Вот эти драгоценные воспоминания детства и юности - мои тайные сокровища, которые всегда со мной. Как у Хемингуэя: "Праздник, который всегда с тобой". И Баку - это праздник, который всегда со мной. Волшебный город, в котором ощущаешь мощную энергетику истории, гармонию древнего города, неба, моря...
- С чего начинался ваш путь как музыкального критика?
- Когда я была студенткой первого курса Петербургской консерватории, меня попросили написать для вузовской газеты отчетный материал о концерте. Потом я приехала домой на летние каникулы и решила написать статью "Москва театральная. Петербург музыкальный" в газету "Вечерний Баку". С этого все и началось. Но главная причина в том, что мне просто нравится ходить на концерты, в театр и сообщать миру свое мнение об услышанном и увиденном в статьях. Я и сейчас так живу: почти каждый вечер хожу в театр или на концерт, потом пишу об этом.
- Возможна ли, на ваш взгляд, специальная подготовка музыкальных критиков на журфаке? И нужно ли их специально готовить или достаточно выпустить журналиста широкого профиля, ориентированного на работу в отделе культуры, где он обучится музыкальной критике "по ходу дела"?
- Сложный вопрос, однозначного ответа на него нет. В Европе теоретиков музыки, искусствоведов, музыковедов готовят в университетах. Для исполнителей-практиков существуют другие учебные заведения вроде Института Кертиса или Джульярда. Такая система имеет свои плюсы: музыковеды получают разностороннее общегуманитарное образование, но им не хватает специфических музыкальных знаний, навыков. Им не преподают игру на фортепиано, они не пишут фуги или гармонические прелюдии, как писали мы в консерватории. Я не знаю, хорошо это или плохо. Но считаю, что лучшим критиком будет тот, кто сам может что-то сыграть, прочитать партитуру, проанализировать сочинение. Отсутствие музыкального образования у критика лишает его суждения профессиональной глубины, а незнание специфических деталей может порой сыграть с ним злую шутку. У таких критиков - другая картина мира, иные ценности и критерии оценки, иной способ мышления; немузыканта можно опознать по его текстам.
- В одном из интервью вы сказали, что репутация критика складывается десятилетиями. Вам это удалось?
- Мою репутацию оценивать не мне, а окружающим. Я же, в свою очередь, могу лишь надеяться, что свою репутацию не уронила. Как говорится, "делай что должно и будь что будет".
Я занимаюсь критикой, потому что мне это - пока еще! - интересно. Иногда бывает морально тяжело: согласитесь, критик не может всем нравиться, если, конечно, он настоящий критик. Признаюсь, мой характер - не подарок. Мне часто советуют идти на компромиссы, где-то промолчать, где-то смягчить свое мнение. Но не всегда получается. Поэтому, я полагаю, есть много людей, испытывающих ко мне антипатию.
- Насколько успех театральной постановки, мюзикла зависит от рецензии критика?
- В России меньше, чем на Западе. Где-нибудь в Нью-Йорке сборы в огромной степени зависят от мнения критика; если в газетах опубликуют отрицательные отзывы, то зрители, прочитав их, не купят билет. Так работают механизмы отбора и в Европе. Но функционирование отечественных культурных институтов выведено из сферы рыночных механизмов. Соответственно учреждениям культуры, получающим бюджетные деньги, по большому счету все равно, напишут о них хорошо или плохо. Их благополучие зависит не от рецензий, а от того, как к ним относятся в министерстве культуры, в администрации города. Принятая практика, когда успешность или, наоборот, неуспешность театра, концертной организации определяется по формальным показателям, без учета экспертного мнения, я считаю, губительна для культуры.
- Вы много путешествуете. Какие яркие события вспоминаете?
- Впечатления складываются не столько от путешествий, сколько от просмотренных спектаклей и прослушанной музыки. Я бываю в Европе довольно часто. Каждое лето приезжаю на Зальцбургский фестиваль - номер один в мире. Там выступают crème de la crème музыкального истеблишмента. Один из крупнейших фестивалей - Люцернский. Его фишка в том, что в Люцерн приезжают самые высококлассные оркестры. Позапрошлым летом я была в Байройте, на Вагнеровском фестивале; смотрела премьеру скандального "Кольца нибелунгов" в постановке Франка Касторфа. Десять лет кряду приезжаю на Мюнхенский оперный фестиваль, один из старейших в Европе, проходит уже 130 лет. Мюнхен - Байройт - Зальцбург - Люцерн - Берлин - таков мой обычный маршрут летом плюс набеги на окрестные фестивали в Инсбруке, Каринтии, Эрле, Графенегге.
- Можно ли определить ведущие тенденции в современном оперном театре?
- Сейчас не прослеживается глобальных тенденций. Плюрализм и разнообразие - вот девиз нашего времени. Есть театр-ритуал и есть гиперреалистичный театр; театр, открывающий новые горизонты выразительности, и театр, опирающийся на традиции XIX века. Дело не в приеме и даже не в стиле, но в ясности, энергии и актуальности режиссерского послания. В театре все решает мера таланта и убежденности, умение создавать на сцене новые миры. А тенденции - они преходящи.