В 2023 году, который распоряжением Президента
Азербайджана объявлен «годом Гейдара Алиева», мы начинаем
публикацию уникальных бесед Народного писателя Азербайджана Эльмиры
Ахундовой с родными и близкими, соратниками, сослуживцами
общенационального лидера.
На протяжении 15 лет, пока шла работа над многотомником «Гейдар
Алиев. Личность и эпоха», Эльмира ханум общалась с огромным кругом
людей. Сегодня в ее архиве – около 150 интервью и бесед, которые
представляют исключительную ценность для нашей истории. Особенно
если учесть тот печальный факт, что большинства этих людей уже нет
в живых. И их бесценные воспоминания о Гейдаре Алиеве сохранились
только на бумаге.
Публикация материалов, любезно предоставленных нам народным
писателем, будет продолжаться весь 2023 год.
Эльмира Ахундова: – У вас длительная история отношений с Гейдаром Алиевым. Вы видели его на разных этапах: и в зените славы, и в тяжелых для него условиях. В чем, на ваш взгляд, уникальность этой личности. И есть ли эта уникальность?
Рустам Ибрагимбеков: - Гейдар Алиев одна из самых уникальных личностей, с которыми мне приходилось сталкиваться; масштабная, многообразная, сочетающая в себе самые противоречивые качества. Начну с курьезного эпизода. Года за полтора до своей болезни он собрал у себя на правительственной даче представителей азербайджанской интеллигенции в связи с днем рождения Муслима Магомаева. Нас было человек 15-20. Почему-то зашел разговор о том, как он перестроил эту дачу.
- Раньше на этой территории стояли еще три дачи, - сказал Гейдар Алиевич и обернулся к Фархаду Халилову. – Ты же должен помнить, ты здесь жил тогда.
Фархад не очень уверенно согласился, не сразу, как говорится «врубившись».
Далее Гейдар Алиев рассказал нечто невообразимое.
- Я как-то пригласил коменданта и спрашиваю: почему сын Халилова не ходит на пляж? Тот обещал проверить и доложить. На следующий день я получил информацию, что парень сидит в своей комнате и все время рисует. «А что он рисует?» – спросил я. На следующий день комендант докладывает: «Он рисует пейзажи – море и скалы».
Я был потрясен. Первого секретаря ЦК Компартии заинтересовало, почему 18-летний мальчишка не ходит вместе со всеми на пляж, а когда ему сказали, что тот рисует, ему захотелось узнать, что именно он рисует. Мало того, он это запомнил и через 40 лет в лицах, с подробностями пересказал то, о чем забыл относительно молодой объект его любопытства.
Из такого рода историй рассказывают еще одну, связанную со строительством все той же загородной резиденции.
Рабочие, возводившие ее, как и положено пролетариям, страшно матерились, и их текст был хорошо слышен в кабинете. Гейдар Алиев велел пригласить к себе прораба. Когда прораб вошел, Гейдар Алиевич, словно не увидев его, продолжал работать за своим столом. Прораб ждал, что скажет ему президент, но тот хранил молчание. Это продолжалось минут двадцать, пока в окно не влетела очередная порция мата. И только тогда Алиев поднял голову и, посмотрев укоризненно на прораба, сказал: «Можешь идти».
Еще одна история. В советское время он как-то спросил у меня, нельзя ли в Баку провести международный кинофестиваль, как в Ташкенте. Я ответил, что решения такого рода принимаются на уровне Политбюро. Даже Ташкентский фестиваль проводится раз в 2 года. Но когда Гейдар Алиев вернулся к власти в 1993 году, я обратился к нему, президенту независимого Азербайджана, напомнил о нашем разговоре, и три года спустя в связи со столетием мирового кино был проведен первый международный Бакинский кинофестиваль.
В дальнейшем финансирование фестиваля взяла на себя американская табачная компания «Филипп Моррис». Но через два года ее вытеснили с азербайджанского рынка, а я уже анонсировал будущий фестиваль. Поэтому вынужден был снова придти за помощью к президенту.
- Сколько тебе нужно? – спросил Гейдар Алиев
Я назвал сумму в манатах.
- Сколько это будет в долларах? – спросил он.
Я назвал ему сумму в долларах: 100 тысяч.
Он удивился:
- А почему так много?
- Это не много, это очень мало.
И еще я ему сказал, что во Дворце Республики ужасная аппаратура, и следовало бы ее заменить.
- А это сколько будет стоить?
- Полмиллиона долларов, - ответил я.
- Ну что ты, у нас таких денег нет. А 100 тысяч мы тебе дадим.
- Позвоните, пожалуйста, министру финансов. – попросил я.
- Позвоню, – заверил он меня. – Не волнуйся.
- Прошу вас, позвоните при мне. Все висит на волоске.
Он посмотрел на меня неодобрительно, снял трубку и сказал:
- К тебе обратится Рустам Ибрагимбеков, дашь ему денег на фестиваль.
Судьба фестиваля была решена одним звонком, после многомесячных переговоров с министром финансов, закончившихся категорическим отказом. Я встал, чтобы уйти и вдруг неожиданно для самого себя сказал:
- Гейдар Алиевич, можно я вас поцелую?
- Зачем? – с недоумением спросил он.
- Я разослал приглашения в разные страны уважаемым людям, и, если бы не ваша помощь, то просто опозорился бы.
Я подошел к нему, и он подставил мне щеку.
А еще через год он издал указ о том, что Бакинский международный фестиваль будет традиционным.
И каждый год он приходил на церемонию открытия, встречался с гостями фестиваля. В те годы Азербайджан находился в информационной блокаде. И Гейдар Алиевич понимал, что это один из эффективных способов ее прорыва. Ведь в Баку приезжал тогда цвет мирового кинематографа. Гейдар Алиевич неизменно производил на наших гостей неотразимое впечатление. На одной из встреч молдавский режиссер Эмиль Лотяну сказал ему:
- Я видел многих государственных деятелей, но вы помимо того, что выдающийся политик, вы – просто голливудский актер.
Гейдар Алиевич рассмеялся:
- Я никогда этого никому не говорил, но, когда меня избрали в Политбюро, в одном из самых популярных западных журналов (он назвал журнал) появилась информация, что в Политбюро избран бывший первый секретарь ЦК Азербайджана, внешне похожий на типичного голливудского киногероя. Я тогда спрятал этот журнал и никому не показывал, но вот сейчас вы напомнили мне эту историю.
Гейдар Алиевич лично знал многих кинематографистов. В свое время, будучи первым зампредом Совета Министров СССР, он занимался и вопросами культуры. Именно под его руководством было подготовлено знаменитое партийное постановление по кинематографии. А незадолго до Всесоюзного совещания работников кино состоялась интереснейшая встреча в Госкино СССР, на которой это постановление было оглашено.
Доклад делал председатель Госкино. Это была апробация будущего Постановления. В зале находились видные кинематографисты из разных республик, все первые секретари Союзов кинематографистов, председатели комитетов. С заключительной речью выступил Г. Алиев. Он выступил так, что совершенно не ощущалось, что говорит человек, далекий от кино. «Я, - сказал он, - политический государственный деятель, и проблема кинопроизводства интересует меня именно под этим углом зрения. А профессиональные особенности кино – это ваше дело». Тем не менее, за те полтора-два часа, что мы с ним общались, он получил от нас необходимую информацию, и когда мы расставались, он уже умело ее использовал. В этом смысле он выгодно отличался от других советских руководителей, которые, не всегда глубоко зная, о чем идет речь, пытались давать какие-то рецепты, советы, наставления, и часто это выглядело смешно. В своих выступлениях кинематографисты старались выразить ему свою признательность и уважение, отнюдь не стесняясь этого. Выступил и я, закончив вопросом:
- В этом постановлении указано, что будет модернизирован «Мосфильм». Надо ли это понимать, что в каждой республике выйдет подобное постановление, и это даст возможность модернизировать и республиканские студии?
Гейдар Алиевич посмотрел на меня, словно видел впервые в жизни.
- Филипп Тимофеевич, - обратился он к Ермашу, - интересный вопрос. Ответьте, пожалуйста, на него.
Тот начал что-то мямлить, уходя от прямого ответа. Потом было еще несколько выступлений, затем Эльдар Шенгелая попытался вернуться к вопросу, заданному мной.
- «Мосфильм» - наш лидер, он бежит впереди нас, но хорошо было бы, чтоб и у нас были майка и трусы, чтоб мы не бежали голыми.
Гейдар Алиевич опять переадресовал вопрос Ермашу, и тот снова «замотал» ответ. Конечно же, Алиев мог бы ответить нам сам, но, поскольку никакой модернизации на республиканских студиях не предвиделось, он предпочел промолчать. И тогда я подумал о том, что, оказывается, можно провести конкретную деловую встречу с людьми, которые занимаются далекой от тебя профессией, и при этом не сказать ничего такого, что вызвало бы усмешку, как это часто бывало, когда приходили другие наши руководители, лезли во все, давали дурацкие советы и несбыточные обещания.
Э.А. – При каких обстоятельствах вы познакомились? Где и когда состоялась ваша первая встреча?
Р.И. - Это было в 1970 году. К тому времени я уже несколько лет как был избран секретарем Союза кинематографистов Азербайджана. В один прекрасный день мне позвонил завотделом ЦК Азад Керимович Шарифов и говорит:
- Надо срочно приехать в ЦК. Завтра состоится секретариат, на котором будут утверждаться номенклатурные должности, но на сегодня Гейдар Алиевич отобрал 5-6 человек, и в том числе тебя, для встречи один на один.
К тому времени мое положение в республике было сложным, потому что не без помощи наших «друзей» - писателей и кинематографистов - «первому» много чего наговорили о братьях Ибрагимбековых. И поэтому в Союзе кинематографистов все волновались по поводу моего утверждения на секретариате ЦК.
Я опоздал на несколько минут. Шарифов встретил меня у лифта.
- Я думал, ты серьезный человек. – упрекнул он меня и стремительно, почти бегом, пошел по коридору.
Я - за ним. Прибежали в приемную и… просидели три часа, потому что там, кроме меня, оказалось много кандидатов на разные должности. Наконец мы вошли в кабинет.
Поздоровались, сели, и состоялся очень интересный разговор. За год до этого Гейдар Алиевич посмотрел фильм «В одном южном городе» по моему сценарию; фильм ему понравился, но он шутливо посоветовал: «Министру внутренних дел не показывайте» (сам он в то время был председателем КГБ). Конечно, и на этот раз зашла речь об этом фильме.
- Картина мне показалась интересной, но я не могу не отметить то, что вы в ней в очень сгущенной форме, каким-то темным пятном показали все наши недостатки. Я понимаю вас, молодых: когда человек начинает свою карьеру, он хочет обратить на себя внимание. И очень часто, чтобы добиться успеха, молодые деятели искусства создают скандальные произведения. А необходимо стараться правдивее, честнее и разностороннее отражать жизнь нашего народа.
Я попытался оправдать себя и своих коллег.
- Знаете, Гейдар Алиевич, наверное, в нашем фильме есть недостатки, о них уже не раз говорили. Но единственное, чего в нас не было, так это желания кому-то понравиться или обратить на себя внимание. У нас было одно желание: рассказать хоть немного правды с экрана. Наш кинематограф настолько далек от реальной жизни, что зачастую то, что мы смотрим на экране, похоже на сказку. Может быть, мы перебрали, может быть, надо было кое-что сделать мягче, художественней. Это другой вопрос. Но намерения у нас были самые искренние.
Ему понравился мой ответ.
- Но вы обратили внимание, что мы вас поддерживаем? Вас, Анара, Максуда, Эльдара Кулиева…
- Да, - сказал я, - мы это чувствуем.
Он изучающее посмотрел на меня.
- Вы знаете, для чего мы вас пригласили?
- Да, - ответил я.
- Ваша должность секретаря Союза кинематографистов является номенклатурой секретариата ЦК Компартии, и мы завтра должны утвердить вашу кандидатуру. Что можете сказать по этому поводу? Вы считаете себя соответствующим этой должности?
Вопрос показался мне странным.
- Вы знаете, - ответил я - человеку свойственно заблуждаться в своих способностях, поэтому я воздержусь от ответа на этот вопрос. Не мне судить о моем соответствии выборной должности.
Позже, проанализировав вопрос, я понял, что он не так уж и прост. Потому что, сказав: «Да, достоин», ты оказываешься в сложной ситуации, ибо тут же может последовать вопрос: «На чем основано ваше столь высокое мнение о себе?». Если же признаешься в своем несоответствии утверждаемой должности, то тебе могут сказать: «Зачем же ты претендуешь на нее, если сам в себе сомневаешься?». То есть вопрос был психологически точным.
Мы еще долго беседовали, и позже Шарифов с гордостью отметил:
- Все сидели у него по пять минут, а мы – сорок пять.
Выйдя из кабинета, я увидел в приемной Председателя Совета Министров и Председателя Верховного Совета. Они у меня шепотом спросили:
- Он освободился?
- Нет, - сказал я, - там Шарифов.
И тут я вспомнил, как годом ранее руководители творческих союзов были приглашены на заседание Бюро ЦК во времена Вели Юсуповича Ахундова. Мы тогда тоже сидели в приемной, ожидая, когда нас пригласят в кабинет, но заседание никак не могло начаться, потому что опаздывал Председатель Совета Министров. Наконец, он пришел, не торопясь докурил в приемной сигарету и только после этого вошел в кабинет, где его все давно ждали. Прошел год, и это уже были совсем другие люди.
Э.А. - А как созрела идея сделать сценарий «Допроса»? Рассказывают, что Гейдар Алиев вас с Оджаговым тогда сильно поддержал и даже «пробил» фильм на Госпремию СССР…
Р.И. - До этого была премьера спектакля по моей пьесе «Дом на песке» в театре Моссовета. Я пришел на нее с Азером Мустафазаде. И вдруг мне говорят, что на спектакле присутствует сам Алиев и в перерыве просит подняться к нему.
Гейдар Алиевич был с супругой и с кем-то из детей. Приветливо поздоровавшись, он задал мне несколько вопросов и пригласил посмотреть второе отделение вместе.
- Заходи, заходи… Как дела? Посмотрим второе отделении вместе.
- Вы извините, Гейдар Алиевич, но я с товарищем. Не могу его оставить.
Он посмотрел на меня удивленно:
- А кто твой товарищ?
- Консультант по азербайджанской литературе в Союзе писателей СССР Азер Мустафазаде.
- Ну, пригласите и его тоже. – сказал он кому-то из сопровождающих. – и Имрана Касумова пригласите. Я его видел в зале.
После спектакля принесли коньяк.
- А то потом скажут, что Алиев пригласил к себе и ничем не угостил.
Он взял в руки рюмку, похвалил спектакль, и заметил, что ни Азер, ни Имран Ашумович не пьют.
- Ты почему не пьешь? - спросил он у Азера
- Я в Баку лечу.
- Когда?
- Завтра.
Гейдар Алиевич усмехнулся и повернулся к Имрану Касумову:
- А ты почему не пьешь?
- Я пью лекарства.
- Антиалкогольные?
- Я не алкоголик, - обиженно возразил Имран Ашумович, не поддержав юмор в свой адрес, но опорожнил рюмку.
Мы все выпили, затем Гейдар Алиевич отвел меня в сторону:
- Над чем ты сейчас работаешь?
Я рассказал, что работаю над фильмом, связанным с коррупцией, коротко обозначил сюжет картины. Он заинтересовался.
- Только прошу тебя, не пиши о каких-то мелких делах, сделай фильм масштабным. Ты видишь, какую мы ведем в республике борьбу…
Когда картина была сделана, ее посмотрело Бюро ЦК. Это происходило в кинотеатре имени Низами (позже Алиев вспоминал об этом на моем юбилее). После просмотра Гейдар Алиевич спрашивает у членов Бюро:
- Ну, каково ваше мнение?
Члены Бюро так понесли картину! Они же не знали предыстории создания фильма. Встал, например, второй секретарь ЦК Пугачев и сказал:
- Гейдар Алиевич, мы боремся, боремся, а в картине не видно никаких результатов нашей борьбы.
Али Измайлович тоже сказал что-то осуждающее. Остальные тоже высказались достаточно критично. А Гейдар Алиевич спрашивает у меня:
- Рустам, что ты можешь сказать в ответ?
- Наверное, многое из того, что здесь сказано, имеет право на существование…Но если мы сейчас учтем все замечания и отвезем картину в Москву, то там скажут: «Да, нормальная заказная картина». Если же мы оставим все как есть, то многие подумают: «Какая же там обстановка в республике, если люди могут снимать такие картины, так остро ставить вопросы». В Америке деятели искусства тоже в определенной мере ангажированы. Но им дают достаточно свободы, чтобы была иллюзия того, что все это они делают не по заказу, а по велению своей души. То есть речь идет не о том, чтобы полностью освободить творческого человека от поводка, а о длине поводка.
В фильме много неточностей. Гейдар Алиевич, вы, как профессионал, не могли не обратить внимания на то, что в картине всего один следователь. В то время, как в основе сценария лежит маштагинское дело, над которым работали 18 человек, включая шестерых следователей из Москвы. Но есть правда жизни и есть правда искусства. И если следовать правде жизни, то за кем из этих 18 героев будет следить зритель? Поэтому мы какие-то вещи огрубляем, так как следуем законам искусства. И возникает возможность придраться к отклонениям от реальных обстоятельств.
- Везите фильм в Москву, - вынес вердикт Алиев. - Но сначала посмотрите – что из предложенных рекомендаций вы все же можете принять во внимание.
- Гейдар Алиевич, а нельзя ли конкретно?
- Знаешь что, - сказал он мне, - ты голову не морочь. Вы сколько работали над этой картиной?
- Год.
- Вы год работали над ней, а мы всего только раз посмотрели, и ты хочешь, чтобы мы дали конкретные замечания. Вы люди умные, посмотрите, что можно сделать.
В результате мы добавили титр о том, что действие фильма происходит до 1969 года и добавили сцену, которая только улучшила картину. Привезли фильм в Москву. В Госкино СССР перепугались и сказали, что надо показать консультанту из КГБ, генерал-майору такому-то.
- Вы знаете, - сказал я. - я думаю, нет смысла показывать фильм генерал-майору после того, как его утвердил генерал-лейтенант.
- Товарищ Алиев уже видел фильм? Тогда проблем нет.
А дальше произошла такая история. Я написал письмо Гейдару Алиевичу в ЦК о том, что картина «Допрос» выдвинута на Государственную премию и впервые у азербайджанского фильма есть реальные шансы ее получить. Единственный наш конкурент, картина «Экипаж» Александра Митты, понравилась Брежневу, но это фильм развлекательный. Я передал это письмо в ЦК КП Азербайджана.
Дней двадцать спустя я приехал в Москву, в Дом творчества кинематографистов Болшево. Вдруг звонит жена и говорит: «Только что был звонок от Гейдара Алиева из Баку, он хочет поговорить с тобой. Я дала номер телефона в Болшево, они обещали перезвонить тебе». А в Болшево всего одна телефонная будка на весь корпус, и она всегда была занята. Я попросил приехавшего со мной драматурга Рамиза Фаталиева зайти в будку и имитировать телефонный разговор, не снимая трубки, а сам стою с Анатолием Гребневым, замечательным сценаристом, который рассказывал мне о том, что только два дня назад прилетел из Тбилиси, где общался с Шеварднадзе, который придает контактам с интеллигенцией большое значение. В это время Рамиз машет мне рукой. Я захожу в телефонную будку, меня соединяют, и Гейдар Алиев говорит:
- Рустам, я переговорил с Сусловым и Зимяниным, объяснил им, что ваша картина имеет большое воспитательное значение. А «Экипаж» - картина развлекательная. Поэтому мы считаем, что «Допрос» заслуживает Государственной премии. Они обещали поддержать нас. Но и ты там действуй!
Попрощались, я выхожу из будки, подхожу к Гребневу, который все еще восторгается Шеварднадзе, и говорю:
- У нас Алиев тоже очень хорошо относится к интеллигенции. Я только что говорил с ним по телефону.
- Как это?
- Да вот, он только что звонил.
Прошло несколько месяцев, и мы получили Госпремию СССР за 1979 год. Вне всякого сомнения, если бы не поддержка Гейдара Алиевича, все было бы иначе.
Э.А. - В 1981 году вас избрали первым секретарем Союза кинематографистов Азербайджана. Хотя – редчайший случай! – вы не были членом КПСС. Естественно, без «руки» Алиева здесь не обошлось…
Р.И. – Это тоже любопытная история. Приближается очередной съезд кинематографистов Азербайджана. К тому времени скончался глава нашего Союза Гасан Сеидбейли. А я был одним из секретарей союза с 1967 года. И вот нас вызывают к секретарю ЦК КП по идеологии, Гасану Гасанову.
- Ну, как идет подготовка к съезду? – спрашивает он. – Только давайте не говорить о кандидатурах на пост первого секретаря. Посмотрим, как пройдет съезд.
А пришедший со мной Расим Оджагов был человеком, с одной стороны, очень мягким и даже робким, но, когда дело касалось каких-то принципиальных вещей, он проявлял замечательную твердость.
- Я понимаю, - сказал он, - что последнее слово за ЦК, но если вас интересует мнение кинематографистов, то мы хотим, чтобы первым секретарем стал Рустам Ибрагимбеков.
Гасанов рассердился.
- Я же просил: не говорите на эту тему.
Теперь он знал мнение кинематографистов, и ситуация осложнилась. Ведь я, как вы справедливо заметили, даже не был членом партии.
Через какое-то время приехали гости на съезд, мы сидим в ресторане, выпиваем… И вдруг меня срочно вызывают в ЦК.
Приезжаю в ЦК, захожу к Гасану Азизовичу.
- Слушай, - говорит он мне, - почему ты не вступаешь в партию? Давай я дам рекомендацию, позвоню в райком, чтобы тебя приняли в течение двух дней. Только не говори о том, что ты не готов.
Я отшутился:
- Я вступлю в партию в трудную для Родины минуту, если ей будет угрожать опасность. А пока все хорошо, я не вижу в этом никакой необходимости.
…Разговор с Гейдаром Алиевичем длился недолго, поговорили о предстоящем съезде, о повестке дня, Гейдар Алиевич тем самым дал понять, что одобряет мою кандидатуру. Хотя ни слова «в лоб» сказано не было. Должность-то выборная...
…Но вот Гейдар Алиев уезжает на работу в Москву. Наступает период правления Кямрана Багирова. В первые годы Алиев продолжал держать руку «на пульсе», фактически руководил республикой, в том числе и кадровыми вопросами. Но с приходом к власти Горбачева его позиции в Политбюро пошатнулись. Расскажу такую историю.
В 1983-1984 годах по заказу Гейдара Алиева была снята широкоэкранная картина, которая называлась «Широко шагает Азербайджан». Фильм снимали москвичи Александр Шеин и Александр Светлов.
Им предоставили все возможности, и в результате они сделали хорошую картину, которая была выдвинута на Госпремию Азербайджана. Но в 1985 году, когда позиции Гейдара Алиевича несколько ослабли, ко мне в Москве пришли Шеин и Светлов и рассказали, что картина была в списке награжденных, но по указанию ЦК КП Азербайджана ее из списка вычеркнули. Я позвонил Таиру Салахову, и мы вечером приехали к нему домой. Он при мне позвонил Кямрану Багирову и сказал:
- Сейчас у меня Рустам Ибрагимбеков, он рассказал мне про картину Шейна и Светлова. Все знают, что картина получила Госпремию, а теперь вы ее этой премии лишаете, и это будет иметь плохой резонанс.
Тот ему что-то долго говорит в ответ, огорченный Таир вешает трубку:
- Это указание ЦК КПСС. Он ничего сделать не может.
Тогда я поехал на Центральный телеграф и дал телеграмму: в связи с тем, что не согласен с решением Комитета по государственным премиям по поводу картины «Широко шагает Азербайджан», считаю для себя невозможным далее оставаться в составе этого Комитета. Конечно, моим поведением в ЦК были очень недовольны.
А тут как раз пришел срок очередного съезда кинематографистов, дело было в том же 1985 году. И прямо на съезде, неожиданно для всех, секретарь ЦК от имени Бюро предложил на пост 1-ого секретаря кандидатуру Эльдара Кулиева вместо моей.
Через год, на 5 съезде кинематографистов СССР, я был избран одним из секретарей Союза кинематогрфистов СССР. А еще через год Эльдара Кулиева сменил на его посту покойный Ариф Алиев.
Тогда, в 1985 году, кое-кто пытался эту историю свалить на Гейдара Алиева, мол, все делалось по его указке, но я думаю, что этот эпизод моей жизни, как и многие другие, был вызван моим попытками вести себя более- менее независимо.
Э.А. - Помните его знаменитые поездки по районам? Вы с ним когда-нибудь бывали на зональных совещаниях?
Р.И. – Однажды. В числе 20-30 других деятелей литературы и искусства. Прошло совещание, а вечером он пригласил нас к себе на беседу и выслушал мнение всех ее участников.
Наступила и моя очередь.
- Гейдар Алиевич, - сказал я, - я раньше не очень верил в результативность такого рода совещаний, но, когда на моих глазах в итоге вашего приезда сюда, принято реальное решение собрать в нескольких районах не 80 тысяч тонн, а 120 тысяч тонн хлопка, я понял, что ошибался. Но должен вам сказать: если вы хоть одну десятую часть той энергии, которую вкладываете в хлопок, вложили бы в наш кинематограф, он стал бы лучшим в мире. А для меня поездка очень познавательна, потому что я впервые попал на хлопковое поле, даже совку никогда не видел …
Он рассмеялся.
На следующий день еду я в конце колонны в своей машине, и вдруг переполох, меня ищут: «Скорее, вас зовет Гейдар Алиевич». Я почти бегом добираюсь до начала колонны, смотрю, он стоит посреди поля с совкой в руке и говорит мне:
- Вот, я хотел показать тебе совку, которую ты никогда не видел.
И это его желание образовать меня, показав эту совку, резко изменило отношение ко мне всех присутствовавших: я сразу превратился в очень уважаемого человека, и думаю, что сделано это было первым Секретарем ЦК преднамеренно.
Вот такими непрямыми, опосредованными способами он формировал мнение о людях, которых выделял. Я помню, как он на встрече с писателями резко критиковал Акрама Айлисли, но в конце, когда все фотографировались на память, он спросил: «А где Айлисли?», и поставил его рядом с собой, чтобы подчеркнуть свое уважение к нему.
Очень смешная история произошла с фильмом «Дачный домик для одной семьи», который снимал Юлий Гусман по моей пьесе «Дом на песке». Выше я рассказывал, что Гейдар Алиевич видел эту пьесу на сцене театра Моссовета, и она ему очень понравилась.
А тут становится известно, что заведующий отделом культуры ЦК приказал вырезать из готового фильма большую сцену с полураздетой актрисой.
Попытался объяснить, что этого делать нельзя, потому что картина уже принята в Москве, но с моим мнением не посчитались.
На премьере фильма в Доме Актера я сказал:
- Дорогие друзья, вы участвуете в подпольном просмотре, потому что уже после того, как картина была принята цензурой, из нее неизвестными людьми вырезаны какие-то куски. Сделали это по приказу человека, который не работает в министерстве культуры, но занимается вопросами культуры, так что не надо быть членом команды КВН, чтобы понять, о ком я говорю.
История советского кино знает много курьезных случаев. В частности, председатель Госкино Романов посмотрел картину с известной латвийской актрисой Ритенберг и сказал (там у нее в одном месте было обнажено плечо, в другом – коленка, третьем - шея), чтобы все эти куски были вырезаны. Когда кто-то спросил: «Почему?», он ответил: «А если кто-то мысленно соберет это в целое?». Я привел еще несколько таких примеров и объяснил, что все эти насильственные переделки делались руками режиссеров фильмов. А сейчас в случае с фильмом Гусмана впервые в истории надругательство над фильмом совершено без участия режиссера.
На следующий день обо всем доложили Гейдару Алиевичу, Нас всех –и членов группы и почему-то моего брата Максуда - пригласили в ЦК. В лифте мы оказались вместе с председателем Госкино Азербайджана Мамедом Гурбановым, и Максуд его спрашивает: «А меня зачем пригласили? Я в жизни ни одной голой женщины не видел». - «Как не видели? - возразил тот. - Вы же были женаты!» Он, видимо, решил, что Максуд хочет уйти от ответственности.
В зале заседания события развивались стремительно.
- Я специально собрал всех вас, - сказал Гейдар Алиевич, - чтобы вы знали наше отношение к тому, что произошло.
И только он собирался продолжать, как я набрался духу и перебил его:
- Гейдар Алиевич, ради Бога, извините. Я хочу дать одну справку. А то вы вынесете вердикт, и потом будет поздно.
- Ну, говори.
- Дело в том, что в 1965 году подобная история произошла в Киргизии. Там Кончаловский сделал картину «Первый учитель», и редакторы потребовали вырезать некоторые кадры с голой актрисой. Через 25 лет мы ставим себя в положение киргизов. Кроме того, картина уже принята. Если бы нам вовремя сказали о претензиях, мы сами все привели в порядок. Но сейчас это делается с опозданием на четыре месяца, картина принята в Москве и выпускается большим тиражом; вырезав эпизод в одной копии фильма, мы ничего не добьемся.
- Так, - сказал Гейдар Алиевич, - картина остается без изменений. Я вчера посмотрел ее, мы с женой ничего в ней опасного не нашли. Недавно я смотрел фильм «Романс о влюбленных», там вообще артистка голая бегает. Я много раз объяснял нашим в ЦК, что с художниками нельзя действовать волюнтаристскими методами. С ними надо работать деликатно, вдумчиво. – Потом обратился ко мне: - А ты прекрати митинговать: собрал большую аудиторию, что-то говорил в адрес Центрального Комитета.
- Гейдар Алиевич, я ни слова не сказал про ЦК…
Он словно не услышал меня.
- Есть секретарь по идеологии, есть, в конце концов, я. Если возникают вопросы, обращайся. «Это твоя первая картина?» —спросил он у Гусмана.
- Боюсь, что последняя, - ответил тот.
- Ну, почему? Будешь снимать.
Э.А. – Таир Салахов рассказывал мне, что вы навещали больного Алиева в Барвихе, когда он уже находился не у дел. Расскажите об этой встрече. Кстати, о чем была ваша статья в «Правде», которая ему так понравилась?
Р.И. - В период эйфории по поводу перестройки я писал о том, что не могу понять, почему мы так радуемся необходимости заниматься перестройкой. Мы похожи на врача, который запустил болезнь до такой степени, что пациенту надо отрезать ногу. И теперь мы радостно кричим: «Отрежем, отрежем ногу!». Я писал, что нельзя было доводить страну до такого состояния, чтобы возникла необходимость ее перестраивать. И что вина за это лежит на всех нас. А сейчас, одни обвиняют других так, словно они в этой стране не жили и не участвовали во всем, что происходило.
Гейдар Алиевич позвонил мне домой, поблагодарил за статью и назвал ее «замечательной».
А какое-то время спустя мы с Таиром поехали к нему в санаторий. Беседовали часа два-три, говорили обо всем.
… После этого мы с Гейдаром Алиевичем стали перезваниваться. Как-то меня разыскал известный журналист Караулов и говорит, что подготовил с Гейдаром Алиевым большое интервью для журнала «Театральная жизнь» - он же был театроведом, – но интервью не печатают, потому что там есть ссылки на меня, и необходимо, чтобы я его завизировал.
Я попросил Караулова показать мне материал.
В нем говорилось, что Гейдар Алиев помогал нам при работе над фильмом «Допрос» и способствовал его появлению на экранах. Я написал, что это - абсолютная правда. Если бы не моя виза, интервью бы не вышло.
…После возвращения Гейдара Алиева к власти в 1993 году я ему позвонил из Москвы и сказал:
- Гейдар Алиевич, я знаю, что там, среди так называемой интеллигенции есть недовольство по поводу Бишкекского соглашения. Так вот я хочу выразить мнение и свое, и огромного числа бакинцев, живущих в Москве, что это очень важный и нужный шаг, и мы вас в этом поддерживаем.
- А ты когда приедешь в Баку? – спросил он.
- Дней через 10.
- Как приедешь, заходи.
Я приехал, мы встретились как родные люди, часа три говорили…
Э.А. – Каким вы его нашли после второго прихода к власти. Тот ли это был человек? Или он в чем-то изменился? Я имею в виду не только 1994 год, а вообще все время второго пребывания у власти.
Р.И. – Личностно он не изменился совершенно. Может быть, он с кем-то и вел себя величественно, но со мной всегда держался как очень доброжелательный старший товарищ.
При этом он был очень прост в общении и внимателен к людям. На мое шестидесятилетие приехал один приятель из Москвы. Гейдар Алиевич, увидев его, спросил: «Откуда я вас знаю?» Тот ответил, что работал в МИДе и организовал встречи, в том числе по линии Совмина СССР. «Нет, - ответил Алиев. - Когда я жил в Барвихе, вы приезжали туда, приходили к кому-то из моих соседей…» Мой приятель поразился. Две минуты беседы, и он влюбился в Гейдара Алиевича. В естественном общении он создавал уникальное биополе: люди, пообщавшись с ним, становились его поклонниками.
Э.А. – А изменились ли его убеждения, мировосприятие?
Р.И. – Конечно. Это был другой человек. В период, когда он занимал пост первого секретаря, это был убежденный коммунист. А когда я встречался с ним в его новом качестве, это был зрелый демократ, очень органично, без всякой натуги, блестяще оперировавший всякими демократическими доводами, соображениями.
И стало ясно, что он выше и шире любой идеологии. Он никогда не мирился с ролью руководителя, слепо обслуживающего ту или иную общепринятую государственную идеологию; он умел подчинять ее собственным целям и задачам.
Когда он пришел к власти в Азербайджане, то, применяя терминологию картежников, он начал свою большую политическую игру с очень плохими, «битыми» картами. Азербайджан ведь тогда был в чудовищном положении: хроническое отставание с хлопком, промышленность не развита, невыполнение планов, бесхозяйственность… В этих обстоятельствах он за короткое время сумел добиться многого. И тут надо признать, что, конечно, он думал о своей родине, своем народе – но одновременно он искал пути максимальной реализации своих способностей. В советские времена любое серьезное дело требовало десятилетий для претворения в жизнь, он же должен был утвердить себя за короткое время, чтобы успеть реализовать свои планы. Поэтому он начал борьбу с коррупцией, которая по тем временам была очень смелым шагом, но, с другой стороны, она - эта борьба - давала ему возможность расчистить поле своих усилий в экономике и сельском хозяйстве.
Дальше он придумал гениальную историю с виноградом. Он сам мне рассказывал: «Я подумал: пшеница – это Казахстан, хлопок – это Узбекистан, виноград… Я понял, что мы здесь можем выйти в лидеры. И мы действительно за короткое время добились огромных успехов».
Но потом я понял, что он мне сказал не все. Помню, я еще удивился: что за тщеславное желание быть в какой-то области первым! А сведущие люди объяснили мне, что виноград отличается от хлопка тем, что, когда ты его выращиваешь, это - сельхозпродукция, а когда ты его давишь, это - уже промышленное производство. Поэтому ты сразу повышаешь показатели в двух отраслях.
И еще он сумел переместить в Азербайджан мощные инвестиционные проекты. Завод кондиционеров, завод глубоководных оснований, оборонная промышленность... Он доказал, что эти проекты можно реализовать здесь не хуже, чем где бы то ни было. И за короткий срок, виртуозно ведя свою политическую игру, он сделал очень многое для Азербайджана.
Э.А. – Его борьба с коррупцией в Кремле особого одобрения не вызывала.
Р.И. – На первых порах многие были недовольны. Но это были люди традиционного консервативного мышления. В этом смысле он противостоял им. Внутри республики тоже трудно было разгрести «авгиевы конюшни».
Потому он и поддержал фильм «Допрос», пьесу «Лето в городе» Анара, что понимал значение литературы и искусства как способа воздействия на самосознание народа.
Он, несомненно, был ярче и сильнее тех людей, с кем сидел в Политбюро, и потому они, по-разному относясь друг к другу, объединились для его нейтрализации. Кстати, мне кажется, если б они не умирали с такой скоростью один за другим, не исключено, что Гейдар Алиев возглавил бы страну, и мы сейчас продолжали бы жить в СССР. С другой стороны, ведь есть пример Китая.
…После развала СССР Гейдару Алиевичу пришлось действовать в новых идеологических обстоятельствах, и он вел себя так же органично и свободно, как и прежде. И в этом не было ничего удивительного, как я уже сказал. И коммунизм, и демократию он воспринимал как некие обстоятельства, в которых он должен добиться максимального коэффициента полезного действия. И для себя, и для страны. И если для этого надо было быть коммунистом, он был им, если надо было стать демократом, он блестяще перевооружался.
Он понимал, к примеру, что пресса – это необходимый атрибут демократии. И у него хватало терпения работать с ней. Хотя порой то, что говорили журналисты, звучало таким диссонансом по сравнению с ним! Но у него хватало терпения выслушивать всех. И он сумел нейтрализовать радикальную прессу. Она, в конечном итоге, стала маргинальной и сейчас никак не влияет на массовое общественное сознание. Так произошло именно потому, что он дал ей возможность существовать и высказываться.
А ведь был переходный период, когда его иногда даже оскорбляли на заседаниях Милли Меджлиса. Я поражался: «Бог ты мой, зачем это ему нужно?» Человек, который еще недавно обладал всей полнотой власти, почему-то дает интервью, где над ним откровенно надсмехаются, и он терпеливо отвечает, понимая, что самое страшное для политика – это потеря интереса к нему...
… Когда он жил в Нахичевани и возглавлял автономную республику, я побывал у него. Мы тогда снимали азербайджано-американскую картину и искали натуру. Я позвонил Гейдару Алиеву, сообщил о своих планах. Он сказал, что через несколько дней будет открывать мост в Турцию, прилетит Сулейман Демирель, и предложил прилететь раньше намеченного мною срока.
- Позвони такому-то, будет специальный самолет из Баку, вас заберут.
Мы прилетели, поучаствовали в открытии моста. Потом побывали на передовой. А вернувшись, увидели, что все сидят в зале, и Сулейман Демирель вместе со всеми ждет Гейдара Алиева, который, как нам сказали, принимает… душ. Это продолжалось где-то минут 10-15, а Демирель сидел и терпеливо ждал: премьер-министр огромной страны воспринял это опоздание как должное.
Он мог бы прийти к власти уже в 1991 году, но если бы он пришел тогда, то, думаю, оказался бы в положении Шеварднадзе. Будучи стратегом, он выждал нужное время. В 1991 году власть еще была достаточно сильна, чтобы помешать ему эффективно действовать…
Я часто привожу такой пример: когда поезд движется в сторону пропасти, люди, сидящие в поезде, не знают, что с ними произойдет. А с самолета все видно - и поезд, и пропасть. Вот Гейдар Алиевич обладал способностью подняться на высоту, с которой можно обозреть будущее. Поэтому он не вернулся во власть в 1991 году, понимая, что народ должен созреть.
…Когда мы встретились с ним после того, как он стал президентом, я сказал ему: «Гейдар Алиевич, я смотрю на Тони Блэра, смотрю на других европейских руководителей, и думаю, вот бы вам поруководить какой-нибудь великой страной». Я действительно считаю, что по своим возможностям он был бы успешным президентом любой великой страны.
И, уходя, он не исчерпал своего потенциала. Он был полон энергии, идей, лично контролировал ситуацию в республике…
Будучи руководителем не очень большой и не очень сильной республики, он смог выстроить блестящую стратегическую линию поведения страны, завоевал признание во всем мире, и стал одним из самых авторитетных государственных деятелей ХХ века.