...

Эмма и Севда отметили в Баку 75-летие отца - известного писателя и журналиста Чингиза Алекперзаде (фотосессия)

Культура Материалы 13 октября 2011 16:16 (UTC +04:00)
Эмма и Севда отметили в Баку 75-летие отца - известного писателя и журналиста Чингиза Алекперзаде (фотосессия)
Эмма и Севда отметили в Баку 75-летие отца - известного писателя и журналиста Чингиза Алекперзаде (фотосессия)

Азербайджан, Баку, 12 октября /корр. Trend Life Вугар Иманов/

В Баку в Союзе писателей состоялся вечер, посвященный известному азербайджанскому писателю и журналисту Чингизу Алекперзаде. В мероприятии приняли участие видные деятели культуры и искусства, сообщает Trend Life.

Своими воспоминаниями об отце поделились дочери Чингиза Алекперзаде - популярные эстрадные певицы Севда и Эмма Алекперзаде. По словам младшей дочери - Эммы, она рада, что в этот день собрались именно те люди, которые лично знали ее отца и искренне его любили. Среди них писатель Анар, кинодраматург Рустам Ибрагимбеков, писатель Натиг Расулзаде, режиссер Огтай Миргасымов, композитор Новруз Асланов, художник Агали Ибрагимов, диктор Рафиг Гусейнов и другие, кто сказал множество теплых слов о Чингизе Алекперзаде.

Эмма Алекперзаде: "Мы с сестрой росли в творческой семье. Мой дед Абульгасан Алекперзаде, как известно, был народным писателем Азербайджана и отец пошел по его стопам. Хотя у него был потрясающий голос, он прекрасно разбирался в мугамах, наизусть знал все партии Лейли и Меджнуна и даже исполнял их в кругу семьи, как настоящий ханендэ. А как он исполнял ашугские песни! Очень любил творчество ашуга Алескера, и умел с чувством, со смаком прочитать прекрасные "гошма" этого классика, великолепно знал турецкую поэзию, стихи многих турецких поэтов. Когда отец скончался - 8 января 1999 года, мне было 24 года, и воспоминания о нем всегда будут жить в наших сердцах. Он был прекрасным отцом, дома любил шутить, хотя по жизни был очень серьезным человеком, душу отдавал семье, близким людям и коллегам. Постоянно брал с собой в различные поездки, с ним объездили почти весь Советский Союз. В день его рождения 17 октября приходили гости и устраивали шумные застолья, которые перерастали в творческие вечера его друзей - поэтов и писателей. Сегодня отца очень не хватает в нашей жизни", - сказала Trend Life Эмма.

Эмма Алекперзаде выразила признательность председателю Союза писателей Азербайджана Анару за организацию мероприятия.

Севда Алекперзаде: "В детстве я безумно любила кукол. Никогда не забуду, как, проснувшись однажды утром, я услышала шорох кулька, и вижу - передо мной стоит папа, держа в руках трех маленьких кукол. Как я обрадовалась такому сюрпризу! И еще, в отличие от Эммы, я в детстве была модницей. Одну вещь я не надевала больше одного раза. А сейчас, наоборот, одно платье могу по десять раз надеть, если оно мне очень нравится. Папа, зная о моем капризе, постоянно покупал мне новую одежду. Я стояла в обновке перед зеркалом и начинала петь, как настоящая певица...

В один прекрасный день, когда я пела в комнате, где у нас стояло пианино, он открыл дверь и сказал одну фразу: "Бог дал моей дочери талант, и я не могу отнять его у нее". И разрешил мне петь, и это был самый счастливый день для меня. Его согласие полностью определило мое будущее...

Сегодня я очень часто вспоминаю отца. И особенно, когда должна принимать какие-то важные решения для себя, будь то в личной или творческой жизни. Мысленно я с ним советуюсь. И перед каждым выступлением я прошу у него благословления", - поведала www.day.az Севда.

В своей книге "Тюрьма меним ахымдыр" Чингиз Алекперзаде поведал читателю свою автобиографию. Приводим отрывок из этой книги:

"...Когда-то в молодости, в душе моей поселилось три желания, два из них сбылись, а третья осталось. Моя мама родом была из Товуза, и поэтому мы часто ездили в район. Я хотел иметь такую прекрасную машину, которой в Товузе еще не было. Это было одно из моих желаний. И в 1971 году мой отец Абдулгасан купил автомобиль марки "ГАЗ-24". Ездил на этой машине мой брат Рамиз. Но не прошло и двух месяцев, как мой брат скончался. Когда же я захотел продать эту машину, тут уже вмешалась моя тетя... - Пусть Чингиз ездит на ней, - сказала она маме. Так и случилось. Я на этой машине ездил в Товуз, на могилу Рамиза. Это была первая машина "ГАЗ-24", которая въехала в Товуз. Вторым моим желанием было прожить на земле столько лет, сколько проживет мой отец, и это на тот случай, если я не умру в течение сорока дней после его смерти. Мой отец покинул этот мир в Исмаиллинском районе в мае 1986 года. Не прошло еще семи дней, как я уже удалил три зуба. И вот уже второе желание начинало есть меня изнутри: "Я умру до сорока дней". Да еще боли в правом боку чуть не отправили меня на тот свет. До сорока дней моего отца оставалось четыре дня, как из Баку позвонил мой друг Этибар Элкин. Поговорив о том о сем, он сказал, чтоб я на следующий день не выходил со двора и на работу не ходил. Да в чем причина? Да ни в чем, только послушайся меня и не выходи из дому. На следующий день до полудня я крутился во дворе, как вдруг услышал, как звонят в дверь. Открыв дверь, я увидел незнакомого человека. Меня за вами послал первый секретарь Шамахинского РКП Фируз Мустафаев. Да что случилось, к добру ли? Будете там фильм про свеклу кормовую снимать. Кинооператор Чинар Меджнунбеков как раз был у нас. Я сказал ему: Поезжай в Шамаху, сними сюжет и привези; я займусь делами. Он же отказался ехать без меня. Мы приехали в Шамаху, первый секретарь Шамахинского РКП Фируз Мустафаев дал нам в сопроводители начальника отдела райкома Джаваншира Багирова и отправил в хозяйство. И вот руками этого так называемого Багирова меня арестовали. Каким образом?. После окончания работы Джаваншир пригласил нас в ресторан на обед. Честно говоря, я отказывался. Сказал, что Исмаиллы в двух шагах отсюда, вернемся, дома пообедаем. Но Джаваншир и его друг Солтан Пашаев не отставали. Лично товарищ Мустафаев распорядился, чтоб, не угостив, мы нас не отпустили, так что надо хлеб-соль разделить. Вроде бы уговорили, нас привезли в ресторан "Турист" и там же меня схватили. Там же во время обеда меня окружили, набросились спереди и сзади, повалив на землю, поволокли. Из-за грыжи я не мог сопротивляться, только защищал грыжу от пинков и ударов. Я предполагал, что меня с кем-то спутали, и поэтому громко закричал: "Вы меня с кем-то путаете, меня зовут Чингиз", но никто меня не слышал. Кто-то опустил руку в мой карман и вытащил деньги. После этого меня подняли. Все были в гражданском. Один из них пересчитывал деньги в руках, другие же выворачивали мне руки. Пересчитав деньги, он вытер пот и с достоинством произнес: "Четыреста рублей". Позже выяснилось, что будто эти деньги я получил от брата директора ресторана так называемого Музаффара. Я поинтересовался, кто же этот Музаффар. Ответили, что начальник кондитерского цеха в Шамахе. Спросил, а кто же директор ресторана. Ответили Худаяр. А где же этот Худаяр? Сказали, что дома болеет. Во время суда выяснилось, что дело о моем задержании сперва поручили Худаяру, но тот, отказываясь, убежал и спрятался. Затем встретились с его братом Музаффаром. Когда же и он отказался, то его припугнули. Вынужденный он пришел в ресторан брата. Как-то я подумал, что меня разыгрывают. За что меня арестовывать? Со многими я знаком, некоторые читали мою книгу. В репортажах, которые я готовил из Шамахи, они видели меня на телеэкранах. Среди них немало тех, с кем я делил хлеб-соль. Но все в сторону, в чем же моя вина? Главный следователь прокуратуры Аллахвердиев допрашивает меня, пишет протокол, клянусь своим здоровьем, думаю, он шутит. Оттуда меня везут в милицию, камеру предварительного заключения, а мне смешно. Не знаю откуда, но в меня вселилась вера в то, что меня отпустят. И вот 26 июня 1986 года в час ночи я познакомился с молодой тюрьмой древнего города Шамахи. Через несколько дней меня посадили в черную машину и этапом привезли в Баку. Шувелянский следственный изолятор - его и тюрьмой называют, - распахнув двери, радостно меня встретил. Словно годами меня ждал. Я и вошел как герой. С философской мыслью в голове "писатель должен все увидеть и все знать", я был определен в бокс с густой паутиной и железной посудой для параши. Старшина очень "культурно" меня обшманал. Меня раздели и с ювилирной точностью всего осмотрели. Парень, которого шмонали до меня, дал им пачку денег. И после него меня осматривали досконально. Когда этого парня повернули, то у него из зада висела белая нитка, сержант дернув вытащил ее. Заключенный спросил: "А интересно кто же его туда засунул?". После этого все засмеялись. Из его зада вытащили маленький целлофановый кулечек. В нем было четыре сотенные. Однако у меня там они ничего не нашли. Карманы мои, как и совесть, были абсолютно чистыми. Но все же наряду с этим во время обыска я очень волновался. Я был очень напуган, когда в Шамахе работники органов вытащили у меня из кармана деньги, которые я не видел и не знал. Шмонарь с презрением посмотрел на меня:

- Ты взрослый мужик, у тебя 8 карманов и в них нет ни одной монетки. Какой же ты взяточник?

- Ничего, когда в следующий раз арестуют, я принесу и твою долю.

- Дай Бог.

Из бокса меня перебросили в карантинную камеру. Место было очень тесное. Как говорят шекинцы, "туалет у тебя во рту". На цемент, поднятый над полом на 5-6 см, была прибита фанера. На ней сидели герои века и данного произведения. Печаль, грусть в их глазах как бы была написана одним художником. Один из них узнал меня и нехотя сказал:

- Да, кажется, теперь взялись за писателей. Другой заключенный улыбнулся:

- Да, это место для писателей, пусть увидят, что они с нами делают.

Этот ответил:

- Ты думаешь, он напишет правду? То, что видел, оставит в стороне, а напишет совсем другое. Итак, слушайте, что напишет. Итак: счастливые заключенные, сидя в небольших советских камерах, мирно беседовали по душам. Здесь у всех лица, глаза светились счастьем. Многие из них говорят о содеянном с сожалением. По чистоте и порядку в камерах и боксах чувствуется, что советское государство с болью в сердце, с любовью относится к заключенным, всячески заботясь о них. Здешние конвоиры - гуманисты.

Говоривший остановился на полуслове. Узнавший меня заключенный врезал ему жирную оплеху, после чего тот замолчал.

После выяснилось, что знавший меня был так называемым общаком. Этот общак предложил мне место на нарах. Сидевшие на нарах, потеснившись, уступили мне немного места. Усевшись, я какое-то время наблюдал домашних животных: крыс, мышей, черных тараканов, комаров и пауков. Одна из мышей долго не отрывала от меня глаза, кажется, она пожалела меня.

Уголовное дело - это словно мир тайн за закрытой дверью. В эту дверь могут войти образованные, умные психологи - работники органов. Меня до и после суда дважды допрашивали. Упаси, Боже, если в них было что-то от юриспруденции. Лично я знаю таких юристов, которые поступили и окончили юридический факультет за деньги. Иногда на воле в голову приходило, что, не дай Бог, влипнуть и попасть в руки бездарного юриста.

К несчастью, что пришло в голову, то и случилось. Главный следователь Шамахинской прокуратуры Аллахвердиев Мамед и прокурор Агсуйского района Закир Шириев. Следователем у меня был сам прокурор. "Из-за безграмотности старшего следователя сам буду вести дело".

Впоследствии во время судебных разбирательств выяснилась безграмотность судьи Верховного суда Шириева Магсуда.

Из-за безграмотности таких юристов страдает народ. Тюрьмы переполнены невиновными "преступниками". После расстрела "преступника" просят прощения у родственников, "извините, мы ошиблись". Купившие за деньги диплом юриста, люди входят в учреждение, где решается судьба людей, их жизнь; немного погодя, эти люди превращаются в таких хищников, рядом с которыми лев, тигр и самая ядовитая змея добродетели. Эти звери убивают внезапно, открыто. Следователь же, как пиявка, убивает, упиваясь твоей кровью. Да к тому же путем шантажа и запугивания находит еще несколько свидетелей, делая из них предателей. Приучают их к этому. А раз есть свидетель, то следователю нечего и голову ломать, выяснять правду. Этих лжесвидетелей хорошо финансируют. "Да я сам лично видел, так и как...". На суде противостояние свидетелей и обвиняемых напоминает петушиный бой. Следователь от такого боя получает удовольствие. Тем более он знает, что его петух победит. Но не думайте, что здесь находятся одни невиновные. Это не так. Вина виной а преступники - это преступники. Это пространство, называемое тюрьмой, вдыхает в жизнь заключенного его душу, достоинство, запах нечисти, избавиться от которого даже после освобождения, значит пройти все круги ада.

В священных книгах, законах все преступления имеют свои наказания. Но кто же будет соблюдать и подчиняться этим законам. Сфабрикованные следователями обвинения судьи вслепую переводят в приговоры. Опираясь на несправедливость судьи, следователи валят в одну кучу ложь и правду. Оказывается, со свидетелями проводят спланированную работу. Каждый из них способен раз в месяц разрушить чей-то семейный очаг. У этих свидетелей тоже есть свои особенности. Кто-то падок на деньги, кого-то запугивают, а кто-то рад отомстить соседу. Многие стоят на "пуске", ждут момента, чтобы отомстить "врагу". Среди следователей многие открывают "дело" таким образом. Но они не понимают, что, принуждая народ ко лжи, предательству, они убивают чувство доброты, справедливости. Нельзя народ приучать к массовому предательству. Само это уже есть преступление. Я не хочу описывать эти события с подробностями. Сами прочитаете в романе "Зиндан". Я хочу сказать, что та мысль или предчувствие, которые меня осенили на воле, свершились в камере. Все мои друзья, товарищи говорили, что у меня хорошая рука, жизненный опыт, и что я должен писать. Я отговаривался, что начну писать после пятидесяти лет. Как-то один из заключенных вернулся в камеру, сказал, что уже семнадцатое число, а мой приговор еще не пришел. Я спросил, что за семнадцатое. "Да сегодня же семнадцатое октября", - сказал он. Я в сердце сказал:

- Па, мне в тюрьме исполнилось пятьдесят лет. Удивительно, наутро я попросил у сокамерника бумагу, ручку, захотелось сесть, написать. Начал писать. С того дня я начал писать и до сих пор пишу. Роман "Место, где взорвался мир" я написал в камерах. Роман вместе со мной прошел три тюрьмы, со мной умер, возродился и прожил в следственных изоляторах Шувелана, Баку и Гянджи. А также в исправительно-трудовой колонии номер одиннадцать. Это было четыре - пять общих тетрадей. Во время шмона в камерах тетради эти досконально проверяли. На них были отпечатки пальцев сотен надзирателей. Работая над каждым образом, я словно слышал их голоса. Словно люди эти упрекали меня за то, что я вместе с собой затащил их в камеру, принудил голодать, мерзнуть. По ночам мне снились жалобы этих людей, у некоторых я не видел лиц, а чувствовал только их руки. Они сжимали мое горло. Я с криком просыпался. А потом извинялся перед сокамерниками за то, что разбудил их. Только образ матери, который прижимал к своей груди и рыдал, успокаивал меня. Эти тетради ездили вместе со мной в поездах и в черных машинах. Для меня не существовало ни времени, ни часов. Мое время, моя судьба заснули 26 июня 1986 года в 18.30 часов в Шамахе.

В первый, второй, третий: Бог знает, в который раз погруженный в черную машину, я размышлял о том, что сейчас заработают часы, задвигаются стрелки, и я отыщу потерянный отрезок времени. Под стук колес или скрип кузова оживут отмершие клетки моего мозга, оттает законсервированное тело. Я спросил у конвоира который час, тот ответил - 18.30. Часы и минуты, когда задержали. Сотни километров я проехал в этих машинах. В очередной раз я был в машине, думал о том, что презирал все человечество. В это время машина остановилась на светофоре. Кто-то спросил:

- Эй, солдат, в этой машине заключенные? Один из солдатов:

- Есть.

Голос с улицы:

- Прошу, передайте эти сигареты ему. Это была пачка "Примы". Я зажег одну сигарету и в облаке дыма, заполнившего машину, увидел какое - то просветление. Мне показалось, что глаза человека, передавшего "Приму", осветили эту железную темноту; в моем образе черная машина остановилась, и общество пришло в движение. Стрелки моих часов задвигались, время пошло, земля завертелась вокруг солнца. Все прояснилось и светом отразилось на земле композитора Рашида Насибоглу, который вышел мне на встречу в исправительной-трудовой колонии. Потом на этот свет скатились два помутневших пятна. Наши слезы перемешались. Только мы не знали, что это слезы радости или грусти...".

Лента

Лента новостей