Сегодня, 17 сентября, одному из самых талантливых российских режиссеров, народному артисту России, заслуженному деятелю искусств РСФСР, уроженцу Баку Владимиру Меньшову исполняется 70 лет. На нынешний год именитый советский и российский режиссер отмечает сразу два юбилея: свой собственный и день рождения картины "Москва слезам не верит", которой исполнилось 30 лет. Меньшов продолжает активно сниматься сам - работает в продолжении комедии "Любовь-Морковь-3" (в роли отца Гоши Куценко), а 1 октября в прокат выйдет картина с его участием "О, счастливчик!" Эдуарда Парри.
Владимир Валентинович Меньшов родился 17 сентября 1939 года в Баку. Там же, в 1941 году, у него родилась сестренка Ирина, и мама все свое время посвящала воспитанию детей. Отец к тому времени уже успел оставить профессию моряка. Ему предложили работу в НКВД, а от таких предложений в те годы отказываться было крайне опасно. После войны, в 1947 году, отца Владимира перевели в Архангельск, а затем семья в 1950 перехала в Астрахань. После окончания школы Владимир Валентинович поехал в Москву поступать в Институт кинематографии, но не поступил и вернулся в Астрахань. Лишь в 1961 году Меньшов был принят на актерский факультет Школы-студии МХАТ, по окончании которого закончил аспирантуру при кафедре режиссуры во ВГИКе. Здесь, под руководством М.Ромма в течение трех лет он постигал режиссерское искусство. Как киноактер Владимир успешно дебютировал в фильме "Человек на своем месте", роль в котором была удостоена первой премии на VI Всесоюзном кинофестивале в Алма-Ате (1973). Он работал на киностудиях "Мосфильм", "Ленфильм" и на Одесской киностудии.
Владимир Меньшов лауреат Государственных премий СССР и РСФСР, обладатель премии "Оскар" Американской киноакадемии за 1981 год. Самыми популярными картинами Владимира Меньшова стали: "Москва слезам не верит" (1979), "Любовь и голуби" (1984), "Ширли-мырли" (1995).
На Аллее звезд, расположенной напротив киностудии "Мосфильм", загорится новая звезда - 19 сентября здесь появится именная плита и отпечатки рук народного артиста России Владимира Меньшова. По словам самого юбиляра, его идея громкого торжества не вдохновляет, но избежать празднования не получится
На Площади звезд российского кинематографа, напротив киностудии "Мосфильм", в субботу состоится торжественная церемония закладки именной плиты. Поздравить Меньшова придут известные актеры, режиссеры, видные общественные и политические деятели.
"Я оказался хорошим пророком..."
Интервью Елены Жерновой с Владимиром Меньшовым.
Наверное, даже если бы он снял только один этот фильм, ставший классикой еще того, советского, кинематографа, он бы остался в его истории. Потому что картину "Москва слезам не верит" смотрит уже не одно поколение зрителей - и все так же сопереживает ее героям. Простая житейская история, рассказанная талантливым режиссером, оказалась близка и понятна не только нашему, но и зарубежному зрителю, и подтверждением тому стала самая высокая награда американского кинематографа - премия "Оскар". Случай редчайший, особенно если помнить, что картина вышла на экраны в конце 70-х годов.
Неслучайность такого успеха подтвердил проведенный недавно российским телевидением конкурс "Золотой билет", посвященный 100-летию кинематографа. По письмам телезрителей фильм "Москва слезам не верит" вошел в пятерку самых любимых фильмов.
Но к счастью - и думаю, читатели со мной согласятся, Владимир Меньшов не остался режиссером одного, пусть и очень яркого, фильма. Каждая снятая им картина становилась явлением и фактом нашей культурной жизни. Вот только творческие паузы между их рождением нам, зрителям, казались иногда чересчур долгими. С вопроса, чем они были вызваны, и началась наша беседа.
- На это есть свои причины. Во-первых, как я себя сейчас понимаю, я принципиально нечасто творящий, нечасто "рожающий". Есть люди, которые постоянно должны находиться в состоянии работы, своего рода трудоголики. Режиссеры такого плана - а их немало - снимают одну картину, одновременно пишут сценарий для другой и по окончании одних съемок тут же начинают другие... В этой боязни остаться без работы есть даже что-то патологическое.
Я более спокоен, я смирился с тем, что творческий цикл у меня большой. К тому же параллельно со съемками картины я больше ничего не могу делать, она занимает все мое время целиком. Дело в том, что картина требует полной концентрации власти, которая сходится на режиссере. Он должен решать буквально все и следить на съемочной площадке за всем, вплоть до шнурков на ботинках героя. И передоверить это никому нельзя. Платье, декорации, реквизит, пластическое решение картины, работа с оператором, актерами... 24 часа в сутки можно работать и по-настоящему все равно не успеваешь за всем проследить.
Режиссура - это искусство поглощения своим полем всех остальных полей. И цельная вещь получается только тогда, когда ты действительно ничего из поля своего внимания не упускаешь.
- Вы, наверное, на съемочной площадке диктатор...
- Совсем нет. Наоборот, я этого как раз не люблю и не понимаю. Я за то, чтобы на съемочной площадке все рассуждали, высказывали свое мнение. Конечно, последнее слово остается за мной, и решение принимаю я, но это не диктаторское принятие решения, потому что мы приходим к нему, как правило, все вместе. Бывает, конечно, в нашей съемочной группе попадается кто-то обидчивый. Допустим, он предлагает что-то свое, а ему говорят: да нет, это неинтересно, придумай еще что-нибудь. А он начинает настаивать: ну почему же, это очень интересно, вы просто не оценили... Такой человек в нашей компании не удержится, он сам уйдет в конце концов.
Я и со своими предложениями, если они не находят поддержки, расстаюсь с легкостью. Я не боюсь остановить съемку и сказать: что-то не идет, неинтересно получается, давайте подумаем вместе. А если не придумывается - прекращаю съемку. Зачем надрываться, если не получается?
Может быть, именно потому, что к съемкам картины я отношусь как к боевым действиям, - год идет за три, после каждой из них я испытываю одно и то же состояние полной опустошенности. И "заначек" у меня никаких нет. Так было и после моего первого фильма "Розыгрыш", который вышел на экраны в 1976 году.
- И тем не менее уже в 1979-м, всего через три года, появился фильм "Москва слезам не верит", который стал одним из самых ярких кинематографических событий 70-х годов. Наверное, не было человека на просторах бывшего Союза, который бы его не посмотрел - и не по одному разу. Сама отстояла тогда огромную очередь в кинотеатр "Россия" и до сих пор помню тот сильный эмоциональный подъем, который остался после фильма. О таком признании зрителей мечтает, наверное, каждый режиссер, и это был как раз тот случай, когда наутро Вы проснулись знаменитым. Для Вас такой успех картины был неожиданным или Вы все-таки были к нему готовы?
- Достаточно неожиданным. Если говорить о самом начале съемок, то, конечно, ни о каком успехе мы и не думали, не были к нему готовы. Наоборот, все вокруг очень активно отговаривали меня снимать этот фильм, говорили, что сценарий плохой, что это проблематика прошлого, что это немодно, неинтересно и т.д. Но чем больше меня отговаривали, тем больше крепло во мне упрямство. Я знал, что смогу это снять и знаю, как это надо сделать.
Кстати, с самого начала сценарий мне тоже не понравился. Потом уже я начал придумывать, что с ним можно сделать. А когда придумал, сел и переписал его целиком. Опять показывал его знакомым, но те все равно мне говорили: ну да, лучше, но все равно не то. Поэтому сомнения у меня, конечно, были - в самом деле, а нужно ли это снимать? И только когда было отснято две трети картины и я стал устраивать первые просмотры, по реакции зрителей понял, что она выходит за какие-то рамки. Скажем так, у меня появилось предчувствие успеха.
Я, кстати, всегда показываю частично отснятый материал. Многие режиссеры этого не делают, держат все в жутком секрете, просматривают отснятое только вдвоем с оператором и никого близко не подпускают до окончания работы над картиной. Я же, как только у меня появляется первая треть фильма, зову друзей, знакомых - мне необходимо чувствовать дыхание зала, его реакцию на то, что происходит на экране. Мне это помогает корректировать дальнейшую работу, и иногда в результате таких просмотров "вылетают" целые эпизоды, даже целые линии.
Когда же начались премьерные показы уже отснятой полностью картины, на нее действительно обрушился необычайный успех, она была буквально осыпана различными наградами, и только кинематографисты в подавляющем своем большинстве сказали: "Тьфу! Господи, да мы такое одной левой можем сделать, просто хороший вкус не позволяет нам заниматься такой чепухой. А так бы мы запросто настрогали таких дешевок".
- И даже премия "Оскар", невиданная по тем временам для советских кинематографистов (за единичными исключениями) награда, не изменила их мнения?
- "Оскар" действительно поставил их немножко в тупик, но ни в чем не убедил. У них было одно желание - дождаться следующей моей картины, чтобы сказать: "Ну, вот видите, это был случайный успех, на самом деле это непрофессиональная картина, дешевая мелодрама, случайно угадавшая социальное ожидание зрителя..."
Была и другая причина неприятия фильма "Москва слезам не верит" кинематографистами. В те годы среди людей искусства считалось модным слыть диссидентами, и кинорежиссеры не были исключением. Среди них хорошим тоном считалось снимать картины, показывающие убогость нашей жизни - и вдруг снята картина о том, что жизнь у нас совершенно нормальная и жить в этой стране, оказывается, можно. Это было грубым нарушением правил игры - надо было говорить, как все, что жить здесь нельзя, все идет плохо и будет еще хуже. А тут вдруг оптимистический финал. Это вообще было невозможно, считалось принадлежностью "низкого" искусства неталантливых людей. Талантливым же человеком был только тот, кто соблюдал определенные правила в творчестве. Но если он был, скажем, нонконформистом по отношению к властям предержащим, то внутри своей маленькой группы нонконформистов он оказывался жутким конформистом, за своим лидером он должен был идти шаг в шаг. А поскольку я ни в какую группу не влился, то и понятия не имел, что нарушаю какие-то правила игры, и поэтому долго не мог понять причины этой агрессивности.
Так что после этой картины у меня вообще была тяжелая пауза в работе. Я понимал, что на меня смотрят очень упорно, держат под увеличительным стеклом и ждут, когда я следующей своей картиной не подтвержу этого успеха - и тем самым докажу его случайность.
- И следующий Ваш фильм - "Любовь и голуби" появился только в 1985-м году.
- Да, ожидание хорошего сценария, поиск его у меня несколько затянулся. Это не значит, что я ничего не делал - было много предложений, много читал, искал, но не находил ничего подходящего, пока не натолкнулся на историю, которая меня растрогала, задела за живое. Читая сценарий, я почувствовал, что у меня на него живые реакции - я плачу, смеюсь, задумываюсь о жизни - а что еще надо? Такого эмоционального потрясения я давно не испытывал.
Я посмотрел в "Современнике" спектакль по этой пьесе, который, кстати, многими воспринимался как измена театру, его традициям. Параллельно там же ставили пьесу Галина "Восточная трибуна", считавшуюся тогда как бы образцом настоящего искусства, - ну и что? Кто теперь помнит, о чем была эта пьеса, какими аллюзиями она была наполнена? А "Любовь и голуби" как шла, так и идет, и будет еще долго идти, пока там играет Нина Дорошина, и играет гениально. Заменить ее просто невозможно. Я и в картине не смог ее заменить, хотя очень хотел. Но потом смирил свою гордыню и подумал: зачем искать другую актрису, когда есть гений?!
Картина "Любовь и голуби" вышла в марте 1985-го, что по времени, как вы помните, совпало с перестройкой. И как это ни покажется странным, но перестройка на первых порах даже сузила наши тематические возможности. Поле творческого поиска было ограничено, было точно известно, что можно снимать, а что нельзя. И вот на этом поле надо было найти свою нишу. Конечно, когда начали открываться новые темы - в основном они были связаны со Сталиным, с репрессиями 1937 года, там оказалось много удивительных судеб. И я тоже бросился туда, у меня даже были довольно интересные заявки - например, с Валерием Фридом, Александром Гельманом... Но осуществить их по разным причинам не удалось. И, наверное, хорошо, что не удалось.
Сколько тогда появилось мощных однодневок, которые казались настоящим явлением искусства - вспомним хотя бы книгу "Дети Арбата" Анатолия Рыбакова. Все ее читали, говорили о ней - и все ушло в песок. Даже эта модность сработала в конечном счете против нее. И в кино были такие же случаи - например, фильм С.Говорухина "Так жить нельзя". Кто может сейчас принять эту картину? Сам-то режиссер от нее отрекается.
А потом, в конце 80-х, ушло очарование первыми перестроечными годами, я стал понимать, что в стране происходит что-то не то. Идет никакая не перестройка, а слом по-крупному всего общества, всей нашей жизни, и совершенно непонятно, куда мы движемся. Все это вызывало сомнения, и было желание осмыслить этот процесс и тоже попытаться сказать о том, что происходит, чему я являюсь свидетелем. Я понимал, что живу в редкое время, которое дает искусству громадный материал, и жаль его упускать. И только позже пришло понимание того, что все мои впечатления должны отстояться во времени. Такие серьезные социальные потрясения - тема скорее для публицистики, журналистики, но не для художественного произведения. Во всяком случае, сейчас я бы за тему современности не взялся и думаю, что тот, кто все-таки за нее берется, обречен на неудачу. Потому что мы сами до конца еще не понимаем, что же с нами на самом деле происходит. И теперь я думаю: какое счастье, что пять лет назад я не начал картину и не реализовал в ней свои взгляды, которые у меня тогда были. Сейчас я бы чувствовал себя, мягко говоря, неловко, потому что за эти годы я многое переосмыслил, увидел другими глазами.
Так и получилось, что от этих тем я отказался, а новых не было. К счастью, я не сидел без работы, много снимался как актер, руководил творческим объединением - студией "Жанр", много работал и как член правления "Мосфильма", который нам, несмотря ни на что, удалось сохранить. Так что я не бездельничал и поэтому сначала довольно спокойно относился к своему режиссерскому простою. Но чем больше времени проходило, тем хуже я себя ощущал. Порой, просыпаясь утром, я с ужасом думал: Боже мой, что же я делаю? Я ведь кино не снимаю уже пять лет... шесть... семь... а ведь я определил себе срок в три года! И только в прошлом году на экраны вышла моя новая картина "Ширли-мырли". 11 лет отделяют одну картину от другой. Даже если считать, что два года были заняты съемками, то 9 лет были наполнены ужасом, что я ничего не снимаю.
- Жанр Вашей новой картины "Ширли-мырли" - комедия-фарс - прямо скажем, не очень типичен для нашего сегодняшнего кинематографа, оккупированного либо фильмами "чернушного" содержания, весьма мрачными и по большей части весьма серыми, либо элитарными, а на самом деле просто малопонятными обычному зрителю.Вы сознательно искали сценарий именно такого фильма?
- Да нет, этот сценарий возник буквально из ничего, из каких-то разговоров. Ко мне в студию "Жанр" пришли Виталий Москаленко и Андрей Самсонов, у которых уже был опыт работы в кино, и предложили что-нибудь для нас написать, то есть конкретных предложений не было. Стали думать, что бы это могло быть. Я и сказал, что сейчас хорошо бы смотрелась простенькая комедия, даже, скорее, комедия положений, где, скажем, перепутались бы двойняшки, а может быть, тройняшки. И долгое время наши обсуждения носили такой необязательный характер, пока не начала выкристаллизовываться идея, ради которой сценарий, собственно, и создавался. Таким стержнем нашей комедии стали национальные отношения. Когда материал стал организовываться, я сел и переписал все от начала и до конца сам - и тогда это приняло ту форму, которая легла в основу фильма.
Так я стал его соавтором. А потом ребята мне сказали: давайте вы уж и ставьте его сами. И я подумал: а почему бы и нет, может быть, это именно то, что нужно сегодня зрителю - найти какой-то комедийный, фарсовый ракурс всей нашей нынешней действительности. Вот так возник этот фильм.
- А как Вам удалось собрать на его съемки такой "звездный" состав? Наверное, легче перечислить тех актеров, кто не был занят в фильме, чем тех, кто в нем снялся. Даже в эпизодических ролях снялись любимые и легко узнаваемые актеры, хотя порой и в совершенно неожиданных ролях.
- Когда я писал сценарий, я уже определил круг актеров, на которых сразу и рассчитывал. Конечно, это все известные актеры, но, возможно, сам жанр требует такого "звездного" состава. Хотя в предыдущих своих фильмах я больше открывал неизвестных актеров - в той же картине "Москва слезам не верит" был только один актер звездного масштаба - Алексей Баталов, не говоря уже о фильме "Розыгрыш", где играли просто ребята с улицы.
Ну, а то, что все актеры согласились... Во-первых, я думаю, их привлек хороший литературный материал - на мой взгляд, мы удачно записали сценарий, сейчас даже издаем по нему книжку. Он вызывал искренний хохот у актеров и всех, кто его читал. Во-вторых, актеры сейчас не очень-то загружены работой. Конечно, еще лет десять назад о таком "звездном" составе и думать было нечего, его просто было не собрать. Все были заняты одновременно в пяти картинах, а некоторые при этом еще и в спектаклях играли. И, конечно, столько времени одному фильму вряд ли кто мог уделить. Нас же никто не "держал", кроме двух-трех актеров, все остальные были на съемках от начала и до конца. Так что это как раз было нетрудно.
Трудно было найти исполнителя на главную роль. В результате мучительных поисков я обнаружил, что среди актеров среднего поколения, 30-40-летних, практически нет больших талантов - полифоничных, много умеющих, обладающих комическим даром, способностью перевоплощения, скажем, такого масштаба, как молодые Олег Табаков и Андрей Миронов. Тогда я стал вытаскивать актеров более старшего поколения, но с сожалением увидел: староваты они для этой роли, ничего не поделаешь. Многие убеждали меня самого ее сыграть, мол, парик приклеишь, грим наложишь... Но ведь при этом получается такая ерунда! Возраст есть возраст. Всем нашим "звездам" уже по 50 и больше, а в 50 зрителя особенно не повеселишь.
В конце концов путем сложных поисков мы вышли на Валерия Гаркалина, актера Театра сатиры. Я случайно прочитал о нем статью в "Культуре", из которой узнал, что он комедийный актер, о чем я не знал. А лицо его я приметил в одном фильме. Соединил лицо с комедийным даром - и вызвал его на пробы. Сначала он мне не понравился, и мы расстались. Но так как актера на главную роль найти все равно не могли, еще раз посмотрели его пробу и увидели, что она не такая уж плохая. Я не поленился, сходил посмотрел его в театре и тогда уже с большим, большим опасением его утвердил. Правда, при этом я ему сказал, что пока он еще не может играть эту роль, но надеюсь, что он до нее вырастет. Конечно, актер вырастает на ролях, но это случается не всегда, поэтому риск был большой. Но я оказался хорошим пророком, а он - замечательным актером, очень работоспособным и по-хорошему одержимым. Фильму он беспрекословно отдал все свое время, отказавшись от всех других предложений - в кино, на телевидении, в театре. И в конечном итоге вытащил - и себя, и героя. Роль оказалась благотворной для них обоих.
- Когда я смотрела "Ширли-мырли", я подумала, что актерам, наверное, съемка этой комедии доставляла не меньшее удовольствие, чем зрителям - ее просмотр. Там много массовых сцен - скажем, на свадьбе или в консерватории, где они чувствуют себя раскованно, веселятся от души, "оттягиваются", как говорит сейчас молодежь. Наверное, в процессе съемок было много импровизаций. Или я ошибаюсь?
- Совершенно верно, потому что эту картину я как никогда делал импровизационно. Раньше, в процессе подготовки к съемкам, я писал подробный режиссерский сценарий, делал расклады по направлениям съемок. Здесь я приходил на площадку, имея при себе только главное, общее решение, все остальное рождалось на съемочной площадке. Я понимал: когда в картине занято так много прекрасных актеров, мой предварительный замысел будет им только мешать, суживать их актерские возможности. Поэтому в картине так много импровизационной игры. Мне было необыкновенно легко работать.
- Несмотря на очевидный успех Вашей комедии, критика, по-моему, приняла ее не очень хорошо. История повторяется?
- Критика восприняла ее плохо. Действительно, повторяется история с фильмом "Москва слезам не верит". Честно говоря, наученный горьким опытом, многого от критики я и не жду. Кинокритика у нас, к сожалению, очень невежественная. Я больше доверяю критике театральной. Мне в жизни очень помогает выживать мое театральное образование - я окончил Школу-студию МХАТ. Там давали настоящее образование; по всем предметам, включая общеобразовательные, были великолепные педагоги. Да и сама театральная культура более древняя, чем кинематографическая, и театральная критика более глубокая. Добиться признания в театре гораздо сложнее, чем в кино. Один спектакль не сделает актера сразу супермодным и знаменитым. В театре нужно доказывать себя ежедневно - свою общую культуру, умение работать с режиссером, художником, актерами, владеть разными .; жанрами. А в кино звезды быстро взлетают, но и быстро падают. Хотя можно в в одночасье стать знаменитым и лет десять катиться на этой волне при общей невежественности. Так что к нашим кинокритикам я отношусь без почтения. Меня больше смущает в кинематографической среде нежелание понять вкусы общества, в котором мы творим, задуматься о причинах популярности многочисленных простеньких зарубежных сериалов, найти механизм их привлекательности для простого зрителя. Уже на этом этапе начинается расхождение зрителя и режиссера. На мой взгляд, сознательная непонятность художественного произведения, которая отгораживает зрителя от режиссера, - принципиально неверна. Любое народное произведение искусства понятно народу - и в этом высшее проявление народности искусства. И надо не издеваться над этими "мыльными операми", а серьезно думать о том, как их облагородить, приблизить к нашему зрителю, поднять их до уровня настоящего искусства. Думаю, что на этом пути можно одерживать победы.
- Говорили Вам: какую ерунду Вы снимаете?
- Говорили. Безвкусица, ерунда, рядовая народная комедия, не смешно, много пошлости - все, что хочешь в наборе. И только несколько человек от души меня поздравили. После картины "Москва слезам не верит" друзья мне говорили: да брось переживать, это так естественно, это обычная зависть. Но человек ведь не может сказать: я ему завидую и потому не выношу его картину. Нет, зависти нужны какие-то идейные подпорки, которые всегда находятся, хотя в подкорке, возможно, лежит элементарная мысль: вот зараза, надо же, опять снял зрительский фильм, опять угадал что-то такое, чего мы никак не можем угадать. Конечно, пятнадцать лет назад у меня в руках был мощнейший козырь - зрители. Сейчас такого доказательства у меня нет, хотя картина "Ширли-мырли" все равно победила всех по количеству зрителей. Но очередей в кинотеатры сейчас уже не увидишь.
- Мне кажется. Вы все-таки болезненно воспринимаете плохие отзывы критики, неприятие Вашего творчества коллегами, хотя по-человечески это очень понятно: все равно хочется услышать слова признания от профессионалов, людей, занятых тем же делом. Впрочем, такая ситуация в кино меня не очень удивляет. Видимо, она характерна вообще для творческих союзов - то же самое часто происходит и в литературе. Писатель может быть сверхпопулярен у читателей, но слова доброго не услышать от критиков-профессионалов, либо они вообще сделают вид, что такого писателя не существует. Ситуация абсурдная, вопреки здравому смыслу, и тем не менее... Возможно, критикам неприятен "не санкционированный" ими успех у зрителей или читателей, а режиссера или писателя, самовольно пробившегося к народу, они рассматривают как человека, лишающего их куска хлеба.
- Сегодня плохое ко мне отношение со стороны критики огорчает меня значительно меньше, чем это было с фильмом "Москва слезам не верит".
Тогда я искренне переживал, думал, что же я сделал не так, пока не нашел свою отгадку. Тогда это было похоже на бойкот: знакомые просто проходили мимо, не здороваясь, расстреливая меня взглядами, будто я оскорбил их своим фильмом, нанес им личную обиду. Сегодня это происходит не в такой явной форме, но мне все равно обидно. Все вокруг стонут, что кино гибнет - так вот вам одно из доказательств, что выход из этой ситуации есть. Я специально делал картину, доказывающую, что можно возвращать деньги, потраченные на фильм - и мы их возвращаем. Я ведь работаю не столько на себя, сколько на весь кинематографический процесс - а вы это отталкиваете: нет, я буду снимать свои "чернушные" фильмы, поддерживать на различных фестивалях концептуальное незрительское кино. Ну тогда вы достойны смерти. Люди все равно будут сидеть и смотреть эти бесконечные сериалы, "мыльные оперы", которые будут торжествовать. Нет, не хотят из успеха картины извлечь какое-то здоровое зерно и просто постараться понять: почему все-таки смотрят это кино, а не твой "шедевр"?
Причем я готов обсуждать свои фильмы на самом серьезном уровне, выслушивать любую здоровую критику, но ведь даже коллеги не могут оценить то, что я снимаю, профессионально. Я точно знаю, что сцену в консерватории в фильме "Ширли-мырли" семь из десяти ныне существующих режиссеров вообще не смогут снять, даже придумать такую грандиозную сцену безумно сложно. Это профессиональный триумф, если хотите, профессиональный праздник - хотя бы это оцените и скажите, что все вы принять не можете, это не ваше кино, но есть там мощные куски... Нет. "Это рядовая народная комедия", - сказал Юрий Мамин, сам, кстати, работающий в жанре сатирической комедии.
- На Ваш взгляд, сегодня режиссерам работать проще или сложнее?
- Если говорить обо мне, то, конечно, так, как я делал картину "Ширли-мырли", три предыдущие картины я не имел возможности делать по разным причинам. Основная проблема сейчас в деньгах. Когда они есть, работать легко. Мне было легко еще и потому, что продюсером фильма был наш, "киношный" человек, генеральный директор "Мосфильма" Владимир Досталь, который рискнул дать основные деньги на съемку. С ним мы находили общий язык, так как он знает сложности всего съемочного процесса и в некоторых вопросах шел мне навстречу, давал возможность что-то переснять, переозвучить и даже не сходил с ума из-за того, что я выкинул из картины целый блок, который мы снимали десять дней, - по той причине, что первоначальный вариант картины оказался очень длинным, и нам пришлось его сокращать. Другой продюсер может сказать: мать твою, такие деньги потратили, а он выкидывает из картины целый кусок! В нашей работе таких ситуаций не было.
Конечно, приятно работать при отсутствии всякого рода цензурных ограничений, когда существует цензура только внутри тебя и в окружающих тебя людях. Еще со съемок первого фильма я заметил, что как только ты начинаешь придумывать что-то нетрадиционное, непривычное, вокруг тебя тут же появляется громадное количество людей с хорошим вкусом, которые начинают тебе советовать: вот это не надо, это тоже не надо, это безвкусно, это не смешно... И даже в "Ширли-мырли" актеры долго не могли себя перебороть по поводу употребления в картине "непарламентских" выражений, ненормативной лексики и уговаривали меня: ну не надо это говорить, давайте по-другому. - Да скажите же, жанр этого требует! - Кое-как мне удалось это сопротивление преодолеть.
Если же говорить о режиссерах вообще, то сегодня они в первую очередь погружены в систему отношений с продюсерами и заняты поиском денег, а не решением творческих задач. Государство из бюджета выделяет кинематографу очень небольшие суммы, а из того, что выделяет, до нас доходит какая-то треть. И вот эти крохи распределяются на картины - в первую очередь на те, которые уже снимаются и давно должны быть закончены. Новую картину в прошлом году на "Мосфильме", например, не удалось начать никому. Такая вот парадоксальная ситуация: работать стало легче, но работать невозможно. Многие режиссеры сейчас просто бедствуют. В особенно тяжелом положении сегодня оказались молодые режиссеры, которым надо прорваться через две преграды: найти деньги на съемку картины, а потом еще добиться, чтобы эту картину увидели.
Даже "Ширли-мырли", хорошо разрекламированная, являющаяся бесспорным лидером проката, не собирает полные залы, не говоря уже об аншлагах. Количество зрителей в кинотеатрах за последние 5-6 лет упало катастрофически. Когда начались премьерные показы этой картины в столичном кинотеатре "Россия" - единственном на всю страну, где она шла! - я, честно говоря, втайне надеялся на аншлаг. Оказалось, что в среднем на одном сеансе ее смотрело 500-600 человек - а зал там на полторы тысячи мест. И при этом работники кинотеатра меня утешали тем, что такого количества зрителей за последние несколько лет они не помнят. Разве можно это сравнить с тем, что было с картиной "Москва слезам не верит" - за год ее посмотрело сто (!) миллионов зрителей. А сейчас, если мы соберем хотя бы два миллиона, это уже будет дикий успех.
- А есть ли они, молодые талантливые? Может быть, все бросились в бизнес, ушли с головой в коммерцию и о творчестве им думать некогда?
- Конечно, есть. Их готовят и ВГИК, и Высшие режиссерские курсы. У меня, например, есть три студента, которые пока так и не дебютировали в кино, хотя ребята обещающие, интересные, способные и могли бы. Не повезло. Это такое поколение, которому просто сильно не повезло. Моя дочь закончила Школу-студию МХАТ, работала в театре, сыграла четыре главные роли в кино - четыре! Когда я снялся в своей первой картине "Человек на своем месте", меня стали узнавать на улице. Потом были картины "Соленый пес" и "Собственное мнение" - и мне уже стало не совсем удобно ездить в метро. Всегда кто-то подходил, хлопал по плечу, заводил разговор... Она же ездила в метро, ходила по улицам - и хоть бы что. И только когда она ушла из театра и стала вести на телевидении передачу "Я сама", на нее свалилась слава. Надо сказать, что сейчас вообще происходит массовое перетекание молодых талантливых ребят на телевидение, которое так же популярно теперь, как когда-то было кино. Да и деньги там большие крутятся. Вот Василий Пичул снимает на ТВ передачу "Куклы" - попробуй его оттуда вытащи.
- У Вас, человека думающего и совестливого, снимающего, в отличие от многих, свои фильмы с любовью к стране и людям, есть, конечно, свой взгляд на процессы, происходящие сегодня. Какой Вам видится нынешняя ситуация?
- Многие мои взгляды отличаются от тех, что были несколько лет назад. У меня был присущий многим период очарования перестройкой, Горбачевым. Году в 87-м это очарование начало исчезать. Слишком много всякой шелупони вылезло на поверхность. Безусловно, в том мире, в котором мы жили, мы оставаться не могли. Но его не стоит ни идеализировать, ни чернить. Там было много нехорошего, нездорового, но если сравнивать тогдашнее партийное руководство с нынешними правителями, сравнение будет не в пользу последних. Я встречаю иногда этих бывших партийных руководителей - они живут очень, очень скромно, они не нажили себе палат каменных от трудов праведных и уж тем более не обеспечили себе пути отступления. Наказанными в первую очередь оказались люди, которые как раз достойны спокойной, обеспеченной старости, как раз те, кто создал то экономическое благосостояние, которое не могут промотать уже десять лет. И это очень несправедливо.
Период реформ, как он задумывался в 60-е годы, был пропущен, его как-то проскочили, решили оставить все как есть. И в этом, наверное, была большая ошибка. Если говорить высокими категориями, был нарушен какой-то биологический ритм и поэтому реформирование общества приняло такие уродливые формы. Существовавшая система не обеспечивала естественной смены поколений, на всех руководящих постах, во всех сферах политической и экономической жизни было засилье стариков. Новое поколение, накопив в себе злобу, недовольство происходящим, полезло наверх - в результате мы имеем то, что имеем. Существующее ныне общество не соответствует нашему национальному менталитету и, по-моему, нас еще ждут революционные перемены.
- Даже несколько странно слышать от Вас, человека с сильным, как мне кажется, положительным энергетическим полем, столь пессимистические прогнозы...
- Я сам никак не могу привыкнуть к своему состоянию пессимиста, потому что всю жизнь был оптимистом. Я понимаю, конечно, что все в конечном счете выправится и наладится, но будет это не скоро. И стоило ли затевать такой социальный эксперимент, чтобы отбросить общество как минимум на 15 лет назад и потом столько же лет, как минимум, восстанавливаться, чтобы достичь уровня хотя бы 1985 года? Я убежден, что мы должны были идти по пути мягкого реформирования общества, а не социальных потрясений. Одна из главнейших ошибок, на мой взгляд, заключалась в том, что на ключевых постах оказались люди, жаждавшие расправиться с нашим прошлым, разрушить все построенное народом за 70 лет, пытающиеся убедить нас, что не было у нас никакой истории. Разрушение страны было результатом не какого-то недомыслия, а последовательной политикой, хорошо продуманной, причем не нами и не здесь. Это тоже один из моментов, который и разочаровывает, и пугает. Трудно жить в стране, где ты ни в чем не уверен - ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
- Общее состояние нашей культуры, являющейся отражением состояния всего общества, вызывает серьезную тревогу у людей, которые сегодня думают о завтрашнем дне. В приложении к слову "культура" в основном звучат слова "кризис", "упадок", "бездуховность"... В чем, на Ваш взгляд, причина падения уровня нашей культуры, который всегда был достаточно высок? В "демократических" преобразованиях, которые так болезненно переживает страна? В захлестнувшем нас потоке западной массовой культуры, не лучшими образцами которой нас пичкают со страниц переводных книг, выпускаемых миллионными тиражами, и с экранов телевизоров, где с утра до вечера крутят почти сплошь западное кино? Как Вы относитесь к тому, что происходит сегодня в нашем искусстве?
- Мне кажется, очевидное снижение уровня нашей культуры - одно из косвенных подтверждений того, что мы идем неверным путем. Косвенных, но очень мощных. Ведь эпоха 20-х годов - тоже эпоха революционных преобразований, но она дала необыкновенный выплеск новых творческих личностей. Взять хотя бы кинематограф - мощнейшие режиссеры: Пудовкин, Довженко, Эйзенштейн... Москва 20-х годов - это же театральная Мекка! А сколько писателей, поэтов, оставивших яркий след в нашей культуре! И что бы сейчас ни говорили, революцию 17-го года приняли многие деятели культуры, да что там - ее принял весь мир. Потому что этот тоталитарный режим, о котором так любят сейчас говорить, все-таки был справедливым для большинства, в то время как нынешний справедлив для меньшинства.
И прошедшее десятилетие для культуры оказалось действительно очень бледным, во всяком случае для кинематографа. С большим трудом можно назвать несколько фамилий режиссеров, ярко заявивших о себе. Смены поколоний пока нет, хотя, как я уже говорил, это в первую очередь связано с тем, что молодым режиссерам очень сложно найти деньги на съемки.
Что касается того потока литературной и кинопродукции, который хлынул к нам с Запада - наверное, нужно было это сделать, чтобы человек имел возможность сам сделать выбор: что ему читать и смотреть. Все-таки это лучше, чем когда этот отбор осуществлялся за нас сверху. Конечно, в этом пути тоже есть свои недостатки, но все равно он правильнее.
В конце концов, когда мы все попробовали, то пришли к пониманию того, что наша и западная культуры - абсолютно разные цивилизации, разные миры. К нам западная культура уже не прививается, точно так же, как им непонятны даже лучшие образцы нашего искусства. Жизнь на Западе наполнена совершенно иным содержанием, что и находит отражение в искусстве. Так что если говорить о разочаровании в западной культуре, то оно, слава Богу, состоялось, но я не стал бы сейчас утверждать, что народ соскучился по нашему искусству. Если взять цифры проката, то мы увидим, что даже очень неплохие российские фильмы собирают по стране максимум 300-500 тысяч зрителей. И только телевидением и видео такое резкое падение числа зрителей не объяснить.
Другой вопрос - что, собственно говоря, мы можем сегодня зрителю предложить? И этот вопрос нужно обсуждать серьезно, потому что сегодня наш кинематограф заполнен фильмами подражательными - в основном американским. Очень много фильмов "чернушного" ряда, абсолютно не учитывающих состояние зрителей, которые приходят в кинотеатр отдохнуть. А им на экране бесконечно показывают убийства, попойки, проституток... И еще говорят: это правда жизни, это и смотри. Всё пытаются доказать, что это не страна, а недоразумение какое-то, не люди, а какие-то мутанты живут здесь. Никого уже не хочется видеть и слышать. А наши интеллектуалы, художники никак не могут с этим расстаться, да еще просят: дайте мне денег, я еще не все сказал, какое вы дерьмо. А деньги-то из кармана налогоплательщика! Вот еще одна проблема, которая очень остро должна встать. Ну хорошо, допустим, деньги мы вам дадим, но скажите, собственно говоря, что вы хотите снимать? Если опять про это, так ведь люди-то на эти фильмы не идут! Давайте проанализируем: сколько зрителей посмотрело ваш фильм? Ноль! И другой тоже ноль. И денег картина не вернула ни копейки, так с чего же их снимать? А они не только не делают никаких выводов, а еще и заявляют: я снимаю картину для себя. Замечательно. Снимай для себя, но тогда на свои деньги. Нет же, мы должны дать ему деньги - и немалые, - чтобы он еще раз плюнул нам в лицо.
- А как Вы относитесь к модернистским направлениям в искусстве? Вы их принимаете или отвергаете?
- В свое время я любил читать статью Льва Толстого "Что такое искусство", где он защищает позиции реализма от модернизма, утверждавшегося в те годы. Его теоретические рассуждения очень убедительны, мне они очень нравятся, соответствуют моему менталитету. Но вот когда он начинает приводить конкретные примеры и называет писателей, художников, музыкантов, которых он не принимает из-за их причастности к модернистским течениям, тут я с ним согласиться не могу. Думаю, что не стоит с такими жесткими мерками подходить к искусству. Я могу не любить Бодлера, Ма-ларме, Рембо - я их и не люблю, но и отвергать их нельзя, потому что они все равно работают на общий культурный процесс. И все равно ручейки модернизма в конечном счете вливаются в ровную плавную реку, и эта река - реализм. Хорошо, чтобы все эти течения существовали в условиях свободного соревнования, никак друг другу не мешая. Если говорить образно, мне кажется, реке под названием "реализм" пока не угрожает экологическая катастрофа, она в состоянии вобрать в себя различные концептуальные течения. И до духовной гибели нам пока далеко.
Я не могу принять только одного: меня по-настоящему оскорбляет пренебрежительное отношение к моей стране и к людям, которые в ней живут. Я не верю тем, кто видит в нашей жизни только плохое. Можно, конечно, как это сделал А.Кончаловский, снять фильм "Курочка Ряба", основной смысл которого в том, чтобы доказать, какая мы нация недотыконок по сравнению с западниками. Здесь он выступает безжалостным учителем своего народа, своей страны, хочет просветить нас и научить. Но когда ему задают вопросы про отца, которому можно предъявить очень много претензий, сумевшему прекрасно приспособиться ко всем режимам -- и к Сталину, и к Хрущеву, и к Брежнему, и даже к нынешнему, тут он находит доводы, по которым его отца можно понять и простить, здесь его нравоучения не распространяются так широко.
Ну все, все подчинено тому, чтобы доказать: мы неталантливые, завистливые, ленивые, убогие! Я не хочу и не могу больше этого слышать. Это мы-то, которые все-таки выиграли самую страшную войну! Недаром этот факт все время убирают за скобки разговоров. Но от него никуда не деться. Как позорно вела себя вся Западная Европа в это время! Позорно! И вы будете обвинять Россию в рабстве! А что тогда представляет собой Франция? Что это за страна, которая за месяц сдалась немцам?! А Бельгия, Голландия, Италия, Испания - все в рабство пошли охотно. И только одна страна не пошла в рабство - и нам теперь будут доказывать, что мы рабы! На немцев работала вся Европа - и все равно у нас было больше танков, пушек и самолетов, и лучшего качества. А теперь какая-то Чехословакия или Польша, которых за неделю завоевали, будут рассказывать, как мы их обидели. Немцы их не обидели, с немцами они сейчас дружат. А нам они никак не могут простить нанесенные обиды. Да если бы не мы, от них вообще бы ничего не осталось!
- Владимир Валентинович, я знаю, что Вы довольно активно участвуете в общественной и политической жизни, ходите на разные собрания, много ездите по стране. Скажите, творческому человеку необходимо быть в гуще событий или все же его дело прежде всего - творить?
- Во-первых, мне это интересно. Это совершенно иной круг людей, чем тот, с которым я общался раньше, иной человеческий тип, который очень интересно наблюдать. И потом, политическая игра - это такой детектив! Думаю, что в конечном итоге мои впечатления и наблюдения обязательно пригодятся мне в творчестве, пока не знаю, как именно, но свое применение они найдут.
А потом, я не очень понимаю, когда меня спрашивают: почему вы, режиссер, идете в политику? А почему, собственно, не идти? Кто имеет право заниматься политикой? Только юрист? Но юрист должен решать проблемы на уровне законотворчества. А сейчас мы переживаем время, когда надо решить: туда ли мы вообще идем. И этот вопрос на уровне только законов и логики не решается. Возможно, более правильными и точными могут оказаться ходы именно интуитивные, а такое мышление больше присуще людям творческим. Чем дальше, тем больше я боюсь теоретиков с четкими программами, типа Явлинского, который точно знает, что будет со страной через 500 дней. Ужас.
Поэтому я для себя участие в политической и экономической жизни не отвергаю. Хотелось бы, конечно, сочетать их с творческой, потому что именно она - моя главная жизнь. О чем мечтаю? Снять бы еще парочку картин...