В 2023 году, который распоряжением Президента Азербайджана объявлен «годом Гейдара Алиева», мы продолжаем публикацию уникальных бесед Народного писателя Азербайджана Эльмиры Ахундовой с родными и близкими, соратниками, сослуживцами общенационального лидера.
На протяжении 15 лет, пока шла работа над
многотомником «Гейдар Алиев. Личность и эпоха», Эльмира ханум
общалась с огромным кругом людей. Сегодня в ее архиве – около 150
интервью и бесед, которые представляют исключительную ценность для
нашей истории. Особенно если учесть тот печальный факт, что
большинства этих людей уже нет в живых. И их бесценные воспоминания
о Гейдаре Алиеве сохранились только на бумаге.
Публикация материалов, любезно предоставленных нам народным
писателем, будет продолжаться весь 2023 год.
Trend предлагает вниманию читателей беседу Эльмиры Ахундовой с народным артистом СССР, пианистом и композитором Фархадом Бадалбейли.
Эльмира Ахундова – Фархад Шамсиевич, когда и при каких обстоятельствах состоялась ваша первая встреча с Гейдаром Алиевым?
Фархад Бадалбейли – Первая встреча с Гейдаром Алиевичем произошла в доме у маэстро Ниязи. Это было году в 68-м, когда Алиев работал руководителем КГБ. Дело в том, что Гейдар Алиевич и Ниязи в те годы делали великое дело – они налаживали отношения с нашей эмиграцией. Ниязи играл в этом деле очень большую роль. Тогда были налажены связи, причем Гейдар Алиевич это делал, видимо, с прицелом на будущее, - с сыном Джейхуна Гаджибейли Тимурчином. Он жил во Франции, был главным инженером Алюминиевого концерна. У папы жил в Турции двоюродный брат, крупный коммерсант, он его тоже нашел и восстановил связи с нашей семьей. И вообще очень много бакинцев просили маэстро Ниязи, когда он уезжал на гастроли, кому-то письмо переслать, какие-то посылки он привозил из-за рубежа. Потом уже, когда Тимучин Гаджибейли в 1985 году приехал на 100-летие Узеира Гаджибекова, все это стало постепенно открываться. Это еще был Советский Союз, и перестройка толком пока не началась.
Или когда в СССР приезжали делегации турецких сенаторов, то по прибытии в Баку обязательно была встреча с маэстро Ниязи в их доме. Все продумывалось до мелочей. Это была такая политика – налаживание человеческих контактов, и, конечно, это происходило с одобрения и при содействии Гейдара Алиевича. И, что очень важно, за такие контакты никто никого не высылал, никого из партии не исключали. Это, напротив, поощрялось. И я помню, сколько людей были благодарны маэстро Ниязи – кому-то он нашел двоюродного брата или сестру в Стамбуле, у кого-то отыскался близкий родственник в Париже, кто-то кому-то сувенир передал… Я думаю, что он советовался при этом с Гейдаром Алиевичем и ему давали добро.
Э.А. – Сам Гейдар Алиев делал в советский период то, что другим бы попросту не позволили: вызволил из ссылки незаконно репрессированного в сталинские времени южно-азербайджанского демократа Магомеда Бирия и сам поехал за ним. Или перевоз останков великого азербайджанского поэта Гусейна Джавида из Сибири в Баку, а затем его захоронение в Нахчыване! Или командировка профессора Аббаса Заманова в Париж к старому эмигранту за редкими рукописями. Я обо всем этом написала в своей биографической книге. Но о маэстро Ниязи не знала, это очень интересно.
Ф.Б. – Мне тогда было 20 лет, я приехал из Португалии, где занял первое место на международном конкурсе пианистов имени Вианы да Мотта в Лиссабоне. Я пришел к маэстро, Ниязи меня представил Гейдару Алиевичу, сказал, что это «мой любимый сын» (он меня сыном называл), он занял первое место на престижном конкурсе. Гейдар Алиевич меня очень тепло поздравил. Так состоялось наше знакомство. А через 3 года на 50-летие нашей Консерватории мне вдруг присуждают звание «Заслуженного артиста». Я тогда только закончил аспирантуру в Московской консерватории и стал у нас преподавать.
Э.А. – Ваше общение в советский период продолжилось?
Ф.Б. – Ну, я видел его на различных официальных мероприятиях. Я ведь был тогда общественно активным товарищем, входил в Бюро ЦК Комсомола. Помню, на открытии Дней культуры Узбекистана в Баку первый секретарь ЦК их приветствует, а от имени молодежи выступаю я. Такое бывало не один раз. То есть он меня заметил не только как пианиста, но и как человека, у которого есть активная гражданская позиция, который неравнодушен к делам республики и пр. Потом начались знаменитые пятничные концерты в филармонии для партийной элиты, я там выступал с маэстро Ниязи. Гейдар Алиевич пытался приобщить своих чиновников к высокой культуре, и мы ему в этом активно помогали.
Э.А. – А у самого Гейдара Алиева какие были предпочтения в классической музыке?
Ф.Б. – Образно говоря, душа его тяготела к Фикрету Амирову, но он понимал величие Кара Караева. Когда мы, уже в дни независимости, как-то находились у него вместе с маэстро Ростроповичем, Тофиком Кулиевым, кем-то еще, он сказал гениальную фразу: «Когда я слушаю «Азербайджанское каприччио» Фикрета Амирова, перед моими глазами проходят горы, леса, реки, города, люди Азербайджана – встает весь Азербайджан». По-моему, лучшая оценка этого выдающегося произведения. Именно с подачи Гейдара Алиева создатели балета «Тысяча и одна ночь», и прежде всего композитор Фикрет Амиров, были в 1980 году удостоены Государственной премии СССР. А когда Гейдар Алиевич уже работал в Москве, он добился, чтобы балет Амирова был показан в Кремлевском дворце съездов, если не ошибаюсь в 1983 году. Мало того, что пришел сам, но он заставил прийти и министра культуры Демичева, тоже члена Политбюро. Это тогда было большое событие, национальным республикам пробиться в Кремлевский дворец было практически невозможно!..
Вместе с тем он, безусловно, понимал величие и Арифа Меликова с его «Легендой о любви», он не раз бывал вместе с супругой на постановках балета, и на юбилее Кара Караева он лично присутствовал, и на юбилей Узеира Гаджибекова в 1985 году в Большой театр пришел опять же с Демичевым.
Э.А. – И на твой концерт пришел с Зарифой ханым, с дочерью. Уже работая в Москве.
Ф.Б. – Да, точно. Я играл с Московским симфоническим оркестром под управлением Вероники Дударовой в Колонном зале. На репетиции в зале вдруг появились люди в штатском и начали обыскивать все кресла, проверять двери. Я никак не мог понять, в чем дело. Выяснилось, что вечером на концерт придет член Политбюро Гейдар Алиевич Алиев. Ну, Дударова в обмороке, все музыканты взволнованы, я - тем более. Члены Политбюро редко ходили тогда на концерты, и каждое их появление на публике становилось событием огромной политической важности. Думаю, Гейдар Алиевич в Москве мог послушать пианистов на порядок сильнее и интереснее чем я, потому что в столице тогда выступали гениальные Рихтер, Гилельс. Я понимаю, что в этом жесте была, конечно, моральная поддержка своего молодого земляка. После концерта российские музыканты подходили ко мне и, потрясенные, признавались: «Фархад, мы десятилетиями играем в московских оркестрах, никогда на нашей памяти члены Политбюро на концерты не приходили».
После концерта он, конечно, встретился со мной. И спросил у меня: «Ну как в Баку?» Я, сам не знаю почему, ответил: «Тихо». И при этом скорчил кислую мину. У нас это действительно был застойный период, ничего интересного не происходило. Они все прыснули…
Э.А. – Между прочим, ты был абсолютно прав. Помню, когда Гейдар Алиев заболел и отправился в США на лечение во второй половине 90-х годов, я написала статью. И там были строки обращения к президенту, дескать, дорогой Гейдар Алиевич, возвращайтесь поскорее, потому что без вас в республике ничего не происходит, и журналистам не о чем писать.
Ф.Б. – Мне дядя Афрасияб рассказывал (брат Шамси Бадалбейли, азербайджанский композитор и дирижер – Э.А.), как Гейдар Алиевич собирал всех этих корифеев у себя на даче и мирил их. Особенно Фикрета Амирова и Кара Караева. Представляете? За всеми многотрудными государственными делами он еще успевал следить за их взаимоотношениями. Удивительный был человек!
В 1977 году мы с Вероникой Дударовой (первая женщина-дирижер в СССР, уроженка Баку – Э.А.) приехали в Баку, здесь дали концерты с Московским симфоническим оркестром и потом отправились в Иран. И мне, неожиданно, дали звание Народного артиста Азербайджана.
Э.А. – Да, он делал для вас всех максимум возможного в рамках той системы. А впоследствии, когда он второй раз вернулся к власти, что-то изменилось? Или он остался таким же внимательным к деятелям культуры?
Ф.Б. – Это поразительно. Он вернулся в воюющую страну, раздираемую внутренними противоречиями. Миллион дел, проблем, головоломок. И он, несмотря ни на что, один из первых визитов совершил к нам, в консерваторию. Поздравил молодых лауреатов. И я почему-то брякнул: «Знаете, Гейдар Алиевич, мы политикой не занимаемся, для нас главное – искусство». Он так посмотрел на меня и говорит: «Нет, ты не прав. Все, что ты делаешь – это политика».
После его визита нам выделили средства, мы сделали ремонт, приобрели инструменты, починили орган. Другой бы сказал: «Да ну, такое тяжелое время, сейчас не до вас…» Только не Гейдар Алиевич.
Но самый потрясающий случай, характеризующий его стиль работы, был в Германии. Мы с Фидан и Хураман Касимовыми часто бывали с ним в поездках, когда президент совершал официальные визиты. Были в Германии, во Франции. И вот в Германии в каком-то замке состоялся наш концерт. Послом Азербайджана тогда был Гусейн Садыхов. И когда мы обсуждали программу будущего концерта, Гусейн муаллим говорит: «Сыграйте азербайджанских композиторов. Свою музыку они и без того каждый день слушают». Я подумал и согласился, может, думаю, и правильно. Мы отыграли концерт с большим успехом, немцам очень понравилось. Вдруг Гейдар Алиевич меня подзывает и спрашивает: «А почему не сыграли ничего из немецких композиторов?» Я замялся, говорю: «Гейдар Алиевич, так посоветовали… я подумал…» Он настойчиво спрашивает: «Кто посоветовал?» А я в душе решил, что не предам своего «советчика». - «Ну, Гейдар Алиевич, мы посоветовались и решили, что лучше…» Он опять: «С кем посоветовались?» И я тогда сказал: «Гейдар Алиевич, это моя ошибка. Я виноват». Он, конечно, не поверил, усмехнулся, но свой «допрос с пристрастием» прекратил. Понимаешь, он хотел продемонстрировать, что азербайджанцы не хуже немцев играют Бетховена. И был, конечно, прав, тут мы с Гусейнагой промахнулись.
Но меня в данном случае поразило другое: идут сложнейшие переговоры с Гельмутом Колем, карабахский вопрос, другие политические проблемы. А он со мной обсуждает программу музыкального вечера. Это его стиль, стиль человека, для которого не было мелочей. Каждая деталь была по-своему важна.
1997 год. Мне исполняется 50 лет, и одна высокопоставленная чиновница, не буду называть ее имени, звонит Поладу Бюльбюль оглы и говорит: «Пусть Фархад ни на что не рассчитывает». А я действительно ни на что не рассчитывал.
Итак, мы внизу, в столовой консерватории, гуляем: деканы стол накрыли, Полад приехал. Веселенькие уже все. И вдруг прибегает секретарша с круглыми глазами: «Вам срочно надо подняться в кабинет». Сначала Полада позвали к телефону. Он пришел и говорит: «Фархад, быстрей, с тобой Гейдар Алиевич будет говорить». Я в шоке иду наверх. Первое, что сказал президент, услышав мой голос: «А, празднуете?» А я уже, сильно навеселе, чего-то там бормочу о том, что мы его все обожаем и пр. Он говорит: «Ну, я решил тебя наградить орденом “Шохрет”. Так что поздравляю…» Такая была история. До сих пор не пойму, какая была цель у этой чиновницы: чтобы я возмутился, начал бы жаловаться… не знаю.
Э.А. – Нет, думаю, что они тебя действительно на орден не представили. Потому что обычно в 50 лет ордена на давались. А Гейдар Алиев узнал о твоем юбилее – то ли от кого-то из чиновников, то ли из прессы. И решил сам тебя наградить, без всякого представления. Наверное, еще и этой чиновнице влетело, что она ему о твоем юбилее не сообщила. Обычно ведь орденами юбиляров награждают за день или за два до юбилейной даты. Это если заранее есть представление.
Ф.Б. – Может, ты и права. Потому что я действительно получил орден день в день.
Расскажу еще об одной поездке с президентом – во Францию. Там тоже был курьезный случай. В первый день по приезде нам сказали, что мы свободны, и я с мэром Баку решил прогуляться по городу. Оказалось, что мы втроем – я, Фидан и Хураман Касимовы – должны ехать вместе с Гейдаром Алиевым в гости к какой-то маркизе. Но меня об этом не предупредили.
На следующий день, мне Диляра ханым Сеидзаде рассказывала, Гейдар Алиев шутливо жалуется: вот, приехал со мной молодой музыкант и вместо того, чтобы работать, ходит по злачным местам. А вечером у нас ужин в каком-то зале. Гляжу, президент на меня недовольно посматривает. Думаю, надо спасать репутацию. В соседнем зале стоял рояль. Я уговорил ребят из нашей охраны, они приволокли инструмент, и там мы с сестрами Касимовы «выдали» наш лучший репертуар.
Э.А. – А что произошло у маркизы? Девочкам ведь некому было аккомпанировать.
Ф.Б. – Это меня и спасло. У маркизы не было рояля. Сестрам пришлось спеть а капелла, без музыкального сопровождения.
По возвращении из Парижа он пригласил нас с сестрами Касимовыми к себе в салон, мы долго и душевно разговаривали, общались. Эти драгоценные минуты запечатлелись у меня в памяти навсегда…
Э.А. – Расскажи, пожалуйста, о взаимоотношениях маэстро Ростроповича и Гейдара Алиева. Как получилось, что диссидент-антисоветчик, прятавший у себя Солженицына, уехавший на Запад, вдруг так горячо и искренне подружился с бывшим коммунистическим лидером?
Ф.Б. – Начнем с того, что Гейдар Алиевич одним из первых в Советском Союзе сдал партийный билет и уже не был коммунистом. Да и Ростропович был гибким человеком, знал обо всех всё. И понимал, с каким выдающимся человеком его свела судьба.
С другой стороны, шла информационная война, в которой армяне зачастую выигрывали. Нас представляли варварами, которые держат несчастный народ в блокаде и пр. и пр. Поэтому приглашение Ростроповича на свою историческую родину было гениальным ходом Гейдара Алиева.
Понимаешь, Ростропович ведь был не просто великим музыкантом, это был человек, который запросто общался с королевскими особами, президентами и премьер-министрами крупнейших держав. То есть он сам по себе был политической фигурой мирового уровня. Поэтому ставка на Ростроповича была абсолютно точной: бакинец, отец преподавал здесь. Почти сразу последовало распоряжение об открытии музея имени Ростроповичей и пр. Влияние Ростроповича на мировое общественное мнение было тогда колоссальным. И когда весь мир показывал картинку, как великий маэстро сидит с беженцами и их детьми в жаре, под вагонами, - это была, в том числе, запоминающаяся политическая акция.
Армяне постоянно использовали такие козыри – то Кардашьян, то Шарль Азнавур. Но они были этническими армянами и защищали своих. А Ростропович был нейтральной фигурой и фигурой, повторю, мирового уровня.
Однажды произошел смешной эпизод во время его приезда. В честь маэстро президент проводил прием, собрались все – Тофик Кулиев, Полад, другие наши музыканты. И мы с дядей Тофиком перебрали. А Гейдар Алиевич попросил нас что-нибудь сыграть. Мы были уже хмельные и толком ничего сыграть не смогли. Гейдар Алиевич слушал нас, слушал и сказал, смеясь: «Эх вы, Зарифа ханым лучше вас играла».
Гейдар Алиевич был удивительным человеком: при всей своей строгости мы с ним себя чувствовали свободно, он на нас не давил, прощал наши слабости. Наверное, чувствовал, что мы его очень любим.
Э.А. – Ростропович потом несколько раз приезжал в Азербайджан – привез с супругой оборудование для детских больниц на миллион долларов, давал здесь концерты…
Ф.Б. – … Пропагандировал азербайджанскую музыку, везде рассказывал о своей исторической родине. С 2007 года в Баку проводится Международный фестиваль имени Ростроповича. Сюда приезжали выдающиеся музыканты, выпускались альбомы, диски, уровень фестиваля был очень высокий. Конечно, все эти акции поднимали имидж Азербайджана. И все это происходило благодаря дальновидности Гейдара Алиевича.
Э.А. – Что ты еще можешь рассказать о стиле и методе общения Гейдара Алиева с творческой интеллигенцией?
Ф.Б. - Стиль его работы я называю академическим. Хотя был один случай, связанный с моим отцом. Шамси муаллим пригласил в Баку по линии театра «Дружба» один фривольный спектакль - «Последний пылко влюбленный», где играли звезды Театра советской армии Зельдин и Голубкина. Спектакль оказался жутко сексуальным. Смотрю, Гасан Азизович сидит и шепчет Шамси, мол, какой «biabırçılıq», папа тоже напрягся. Мы сзади сидим с Поладом, переживаем за ситуацию. Гейдар Алиевич с супругой сидят в зале. Кончился спектакль, он выходит на сцену. Сначала рассказал всю биографию Зельдина, тот был ошеломлен. Затем вдруг неожиданно выдал: «Ну, этот спектакль подчеркивает ценности семейной жизни», – и начал анализировать постановку. Поблагодарил папу, дескать, спасибо, прекрасный спектакль. Гасан Азизович успокоился, что гроза миновала.
А когда мы вечером с Поладом взяли Ларису Голубкину на ужин, она нам говорит: «Я все видела на свете, но чтобы партийный деятель дал такой глубокий театроведческий анализ довольно фривольного спектакля, - такое я вижу впервые». И спрашивает: «У него, наверное, театральное образование?»
Э.А. – Это ведь не раз повторялось. Филологи спрашивали, не филолог ли он, художники, не художник ли он.
Ф.Б. – Откуда Зельдин родом, какие у него успехи, в каких они с Голубкиной фильмах снимались. Он должен был знать все, идя на такие встречи. Поэтому я называю его стиль работы и общения «академическим». Считаю, что этот стиль изучать надо, особенно всем нашим главам исполнительной власти, чиновникам различных уровней.
Он не мог выйти к профессионалам в той или иной сфере неподготовленным, он должен был разговаривать на их уровне или даже на порядок выше. Поэтому его так слушали, так воспринимали – и в Баку, и в Москве.
Э.А. – Киношники старшего поколения до сих пор вспоминают его доклад перед кинематографистами.
Ф.Х. – И перед кинематографистами, и перед врачами, и перед архитекторами. А как он общался с писателями? Мог запросто зайти в Москве к Маркову. Поэтому, думаю, что ревность к Гейдару Алиеву со стороны Горбачева и его окружения была связана не только с его профессиональной деятельностью. Как личность, он тоже вызывал ревность.
Э.А. – Даже своим безупречным внешним видом и голливудской улыбкой. Его докладчик Джамал Джамалов в беседе со мной вспоминал: «Я видел в Кремле много известных людей: руководителей республик, министров, членов Политбюро. Но, поверьте, я не знал ни одного человека, на котором бы так же красиво и ладно сидел костюм и был так же изысканно завязан галстук, как у Гейдара Алиевича».
Еще один вопрос: - Когда Гейдар Алиевич второй раз вернулся к руководству страной, было голодное время. Наши корифеи жили в нужде, чего там скрывать. Он учредил президентские стипендии. Как это произошло?
Ф.Б. – Мы с Поладом составили первый список из 5-6 человек – там были Амина Дильбази, Джовдет Гаджиев, Гамэр Алмасзаде, другие. Те, кто имеет большие заслуги перед государством. Но, увы, постарел, не может выйти на сцену, не может уже работать. То есть была идея помогать точечно, избирательно – немощным. Но затем число жаждущих пенсии увеличилось во сто крат. И вся идея помогать особенно нуждающимся превратилась в обычную награду.
Э.А. – И все же Гейдар Алиев сделал огромное дело для деятелей искусства: он стал предоставлять им пенсии, выделять квартиры, взял на бюджет все литературные журналы, помогал проводить культурные мероприятия и пр. и пр.
Ф.Б. – И это в то время, когда в бюджете почти не было денег… У него была особая тяга к деятелям культуры, ему было с нами интересно. Он по своей природе гуманитарий. Я вспоминаю его присутствие на юбилее Максуда, Рустама Ибрагимбекова. Он ходил на все юбилеи наших корифеев, выступал там замечательно. Это было невероятно!
Э.А. – Что в твоей жизни была эпоха Гейдара Алиева?
Ф.Б. – Лучшие годы моей жизни. Молодость, успех, признание. И общение с великим человеком. За это я бесконечно благодарен своей судьбе…