Геннадий Бордюгов, руководитель Ассоциации исследователей российского общества, член Экспертного совета РИА Новости.
Ровно месяц остался до того дня, когда исполнится 70 лет прекращения в СССР Большого террора. Российская власть коренным образом изменила свое отношение к этой трагедии ХХ века. Важное значение имеет посещение Владимиром Путиным в день памяти политрепрессированных Бутовского полигона НКВД (Подмосковье). Большой резонанс получило решение президента Дмитрия Медведева об увековечивании памяти Александра Солженицына. Но и по сей день не реабилитированы все без исключения лица, осужденные внесудебными чрезвычайными органами. Эти органы и их приговоры до сих пор не объявлены незаконными, их решения и сейчас обладают юридической силой. У политического руководства России сегодня есть все основания, чтобы раз и навсегда закрыть страницу прошлого, которая вызывает "страдания памяти" миллионов соотечественников.
17 ноября 1938 г. большевики прекратили проведение массовых репрессивных операций, начатых 5 августа 1937 года. Главной из них была "кулацкая", которая проводилась по приказу НКВД № 00447. Пятнадцать с половиной месяцев понадобилось власти для того, чтобы, наконец, запретить бессмысленные массовые аресты и депортации мнимых "врагов народа", ликвидировать тройки - внесудебные чрезвычайные органы, составлявшие центральное звено репрессивного института Большого террора. Аресты, как устанавливала ст. 127 Конституции СССР, могли проводиться теперь только по решению суда или с санкции прокурора. Уголовные дела передавались обычным судам и Особому совещанию НКВД. Обширный перечень мер защищал арестованного от произвола следователей.
Однако ни тогда, ни после смерти Сталина тройки как инструмент государственного насилия не были подвергнуты основательной критике. Единственное нарекание, прозвучавшее в адрес внесудебных органов, сводилось к их якобы некомпетентному использованию со стороны НКВД и милиции. А то, что подобные органы являются незаконными и сами порождают беззаконие, никогда не обсуждалось. Преданным забвению оказалось и самое грубое нарушение законности - вынесение тройками смертных приговоров за проступки, которые даже тогдашним Уголовным кодексом РСФСР, равно как и кодексами других союзных республик, карались, в самом крайнем случае, наказанием в виде лишения свободы на короткий срок.
Прозвучавшая в предвоенные годы резкая критика НКВД и прокуратуры вызвала большие надежды на реабилитацию сотен тысяч неправедно осужденных граждан. Однако в официальных циркулярах и директивах понятие "реабилитация" отсутствовало. Регулировались детали процесса пересмотра приговоров, вынесенных тройками, и отмены приговора, однако, высшей заповедью оставалось стремление избежать всякого политического или социального риска. С каждым освобождавшимся следовало провести индивидуальную беседу, к тому же за освобожденным следовало наблюдать.
Другая головная боль НКВД и прокуратуры заключалась в процедуре аннулирования приговоров внесудебных органов. Тем более что они, по утверждению Берии и Вышинского, с 1927 г. касались 2,1 млн. человек, имеющих судимость. Предлагалось аннулировать судимость в течение трех лет после освобождения, при условии хорошего поведения. Однако под эти меры подпадали только приговоры, вынесенные не в соответствии с политической статьей 58. Снятие же этих судимостей должно было быть возможным только по решению "особого совещания". В каком объеме действовало "особое совещание", неизвестно.
Через год дифференцированный подход был заменен огульным, согласно которому все приговоры, вынесенные тройками, подвергались пересмотру только через "особое совещание". Так фактически была завершена ничтожная бериевская оттепель. К примеру, в Алтайском крае в 1939-1940 гг. было отменено только около 0,35% всех приговоров, вынесенных здесь тройками. В Карельской АССР из 5 724 осужденных тройками, на свободу, т.е. из лагеря, были выпущены 2,3%. Одной из причин такого "восстановления законности" было то, что доследование и решение о реабилитации осужденных лиц с самого начала находилось в руках ведомства, осуществлявшего следствие и игравшего главную роль в вынесении приговора тройки.
В 1956, а затем с новой силой в 1961 г., в рамках общественного осуждения сталинского террора, поднялась волна гражданских реабилитаций. Кстати, важнейшим сторонником реабилитации в 1956 г. был генеральный прокурор Руденко. И хотя он вел речь только о внутрипартийных оппозиционерах, но, во-первых, он подчеркивал факт фальсификаций политических процессов со стороны НКВД, во-вторых, демонстративно показывал значимость государственно-правовых принципов. Тогда этот процесс прервался из-за того, что в руководстве было немало людей, кто разделял ответственность за террор, боялся прошлого и подразумевал сохранение этого инструмента в резерве ради сохранения власти.
В 80-е годы Михаил Горбачев подхватил нить там, где она была оборвана в 60-е годы - произошел поворот в политике реабилитации. Однако реабилитация осталась актом политико-административного произвола, определявшимся политической целесообразностью, а не правовой корректностью. Изданный Горбачевым 13 августа 1990 г. указ "О восстановлении прав всех жертв политических репрессий 20-50-х гг." был сформулирован в общей форме и нуждался в уточнениях. Имевшиеся планы общей отмены приговоров, вынесенных внесудебными органами, не были осуществлены. Объяснялось это тем, что таким образом дело могло дойти до реабилитации "изменников Родины и карателей периода Великой Отечественной войны, нацистских преступников, участников бандформирований и их пособников, работников, занимавшихся фальсификацией уголовных дел, а также лиц, совершивших умышленные убийства и другие уголовные преступления". Тем самым, продолжились традиции реабилитации после 50-х гг. - с многочисленными исключениями.
Трудно предвидеть, как в этом году 70-летие прекращения Большого террора будет отмечаться на высшем уровне. Но одну проблему общество вправе поставить перед президентом России Дмитрием Медведевым. Настало время реабилитировать всех без исключения граждан, осужденных внесудебными чрезвычайными органами, объявить эти органы и их приговоры незаконными. Совершив это, российская власть признает незаконность использования массового террора как формы управления государством.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции информационного агентства Trend .