Представитель суфийского братства Ниматуллахи в Азербайджане Джейхун Зиятай специально для Trend Life
ИНОЙ РАКУРС
"Так почему бы не сменить ракурс и не взглянуть на личность Низами с иных позиций?"
Говорят, почти каждое утверждение относительно, так как является результатом одного или нескольких недоказуемых предпосылок, и всегда найдется скептик, который заявит:
а мне это - не очевидно....
Представлять читателям Низами Гянджеви нет надобности. Вместе с тем, известный нам образ Низами и трактовка его произведений, в большей степени, результат изысканий советских ученых - востоковедов и литераторов, ограниченных рамками государственной идеологии прошлого столетия. Так почему бы не сменить ракурс и не взглянуть на личность Низами с иных позиций?
Нам известно, что Низами Гянджеви выдающийся азербайджанский поэт XII века, оставивший после себя богатое творческое наследие. Его перу принадлежит диван любовной лирики и пять объемных поэм, адресованных различным державным правителям той эпохи. Изречения Низами воспринимаются как жемчужины восточной мудрости и нравственности азербайджанского народа.
Все это так.
Но вот что пишет о нем Довлат-шах Самарканди (XVв.), в своем труде "Тазкират aш-шу'ара" (Жизнеописание поэтов):
Благословенная земля, где родился Шейх-ариф Низами Гянджеви, называется Гянджа. Слово и калам беспомощны в описании его величия, добродетели и совершенства. Превыше поэзии его словам присуще некое очарование и он касается таких нюансов, в которых испытывают нужду люди совершенства.
Говоря "Шейх-ариф", Самарканди подразумевает, что Низами был суфийским наставником - гностиком, обладателем Сокровенного Знания.
Суфизм - это школа духовного совершенствования и практического мистицизма, сформировавшаяся на Ближнем Востоке в исламский период. Сутью суфийского мистицизма является очищение внутреннего бытия человека, прохождение им ряда промежуточных духовных стоянок - макамов, достижение высшей ступени совершенства - "инсан-и-камил", и в конечном итоге - слияние с Абсолютом. Характерными внешними проявлениями суфиев являются бескорыстное служение другим, человечность и альтруизм.
Арифами принято называть суфиев, познавших Истину. Следовательно, называя Низами "Шейх-ариф", Самарканди указывает как на его статус суфийского наставника, так и на его духовную ступень.
Далее Самарканди пишет: Шейх, был мюридом/учеником Ахи Фараджа Зенджани.
Аббас-Кули Ага Бакиханов в "Гюлистани-Ирем" также отмечает, что:
Шейх Низами сначала принадлежал к числумюридов Ахи Фараджа Зенджанского, но впоследствии, достигнув таинства просвещения души, уединился от света и сам стал учить.
И, наконец, проф. Е.Бертельс, известный советский ученый-востоковед в своей книге "Великий Азербайджанский поэт Низами" пишет, что:
Стремление к истине толкнуло его на обычный путь всех мятежных душ того времени, заставило его искать правды в суфизме, у дервишеских шейхов. К сожалению, мы не знаем, как Низами вступил в круги дервишей и долго ли искал себе среди них наставника. Но что суфизм в какой-то мере должен был ответить на его запросы уже хотя бы той значительной терпимостью, свободой от косности и рутины правоверия, которая ему была особенно свойственна именно в XII веке - это несомненно. Характерно, что Низами, среди всех суфийских толков и орденов, выбрал самый смелый и наиболее решительно становившейся на защиту городских трудящихся. Его шейха звали, как говорит предание, Ахи Фаррух Зенджани.
Вывод очевиден: Шейх Низами принадлежал к братству ахи, и со временем сам возвысился до уровня суфийского наставника.
Читаем далее у Самарканди:
Говорят, к концу жизни шейх пребывал в затворничестве и крайне редко общался с людьми. Сам он об этом говорит так:
Цветок изысканный, томясь внутри бутона,
как и я пребывает в затворничестве.
В ту пору правитель Атабек Кызыл Арслан, желая свидеться с шейхом и побеседовать с ним, отправил к нему гонца. Гонцу было сказано, что шейх пребывает в уединении и ни с какими правителями и султанами общаться не желает. Тогда Атабек сам отправился к шейху, с намерением испытать его. Шейх, в силу присущей ему благодати узнав о намерениях Атабека и о его предубежденности по отношению к нему, явил глазам Атабека краткое видение из мира незримого.
Увидел Атабек, достойный царей трон, покрытый драгоценностями. И величественный дворец с сотней тысяч рабов и воинов. Прекрасные слуги в дорогих поясах пребывали в почтительной готовности выполнить любой приказ, тогда как сам Шейх, подобно царям восседал на троне.
Величие и роскошь дворца повергли Атабека в полнейшее изумление. Но в тот миг, когда он собрался смиренно облобызать ноги шейха, опять был ввергнут в обычный мир, и увидел пред собой тщедушного старца, сидевшего перед входом в пещеру на рваном войлоке, а вокруг него - Коран, молельный коврик, посох, чернильницу с каламом и несколько листков бумаги. Атабек с благоговением поцеловал руку шейха и полностью уверовал в него. Шейх же, в свою очередь, благословив и одарив Атабека любовью, и в дальнейшем изредка посещал его и вел с ним беседы.
(Перевод с фарси Саид Бехнам Тебризи)
На первый взгляд вся история смахивает на обычную восточную притчу о древних чудотворцах.
Может, так и есть.
За 300 лет до времени Довлат-шаха, о суфийском шейхе могли сложиться любые притчи и легенды. Но вот какой интересный аргумент звучит из уст самого Низами. В "Шереф-наме", в главе о том, как рождалось это произведение, он пишет:
В час полночный, отрешившись от дел мирских,
Был закован я в цепи размышлений.
Глаза закрыты, сердце бдящее,
Сознание мое - было ясное.
То в рассеянности подпирал я голову коленом,
То земля находилась под моей головой, а небо - под ногами.
Все мое существо пребывало в непрерывном танце,
В то время как, голова моя являлась подпоркой для ног.
И в то время как, мысль моя устремлялась ввысь,
Тело мое на боку валялось в пыли.
Наконец, отрешившись от собственного тела,
И оставив бродить свое жизненное тело в мире живых,
То брал я примеры со скрытой скрижали,
То извлекал мудрость из древних писаний.
Достигнув порога устрашающих переходов,
Лишился я даже ясности ума.
На пределе этих состояний, погрузился я в чудные видения,
И ожил перед глазами моими изумительный сад.... и. т. д.
(авторский перевод с азербайджанского текста)
С большей степенью вероятности можно предположить, что Шейх Низами описывает свой медитативный опыт.
Как и любой практик, в начале медитации он добивается успокоенности ума, позволяя мыслям свободно течь. При этом глаза его хоть и закрыты для внешнего мира, духовное сердце (гялб) восприимчиво, а сознание предельно ясное.
Затем, сидя в классической суфийской медитативной позе с опущенной на колено головой, он достигает той степени отрешенности, при которой теряется пространственная ориентация и неизвестно где верх - где низ. Одновременно он переживает экстатические состояния, когда все его существо пребывает в непрерывном танце.
Следующий этап - это полный отрыв от мирского уровня, когда тело его валяется на боку в пыли, а сознание устремлено ввысь. В этом состоянии Низами, достигая мистических высот духовидения, считывает информацию со скрытой скрижали и древних рукописей.
В конечном итоге, когда теряется даже ясность ума, но сохраняется пробужденность духовного сердца, он вступает в область мистических видений...
Упоминаемая Низами Скрытая Скрижаль в Коране обозначена как "Levh-i Mahfuz". Имеется в виду некое информационное поле, где отпечатывается все, что происходило в прошлом, что происходит в настоящем и все, что произойдет когда-либо в будущем, не подвергаясь при этом никакому изменению или искажению извне.
Если наша трактовка верна, то трудно даже представить, к какому объему информации мог иметь доступ Низами Гянджеви. Возможно, этим объясняются его обширные научные познания и знакомство с рукописями иных стран и народов, притом что, как говорят, он никогда не покидал пределов Гянджи....
Мнение редакции информационного агентства Trend Life может не совпадать с мнением автора