Зачем люди приходят в театр? Развлечься, отдохнуть, узнать новое.... Что еще? Ничего другое на ум не приходит. Ну, нельзя же, в самом деле, утверждать, что театр создан для усугубления душевного состояния зрителя.
Но если это так, какая же, в этом случае, миссия трагедии - древнего популярного жанра сценического искусства, заставляющего зрителей плакать, переживать и близко к сердцу принимать муки, изображаемые актерами на сцене?
Значит, зритель хочет не только смеяться, ему, купившему билеты, и переживать охота.
Эти раздумья приводят к очевидному выводу - нужен театр комедийный, нужен и трагедийный. Главное, чтобы играли профессионально и искренне, не обманывая, а то зритель не поверит. В последние годы режиссеры отечественных театров, не желая усугублять настроение удрученных жизнью зрителей, предлагают публике комедии с "танцульками" и голоногими танцовщицами. Успех здесь всегда предсказуем и гарантированна прибыль. Но, кажется, мы насытились глупым юмором, если камерный театр "Ибрус" "крутит", с середины прошлого месяца, тяжелую, очень даже тяжелую, трагедию.
Я наблюдал, сидя в четвертом ряду (не вертел головой - упаси Боже, а "наблюдал" ушами и "затылочным зрением") за поведением зрителей, полтора часа внимательно следивших за игрой актрисы Мелек Абасзаде в новом спектакле "Одинокий голос". Совсем рядом, что называется, "на расстоянии протянутой руки", мучилась, плакала, орала, бесилась, каталась по полу в муках, сходила с ума, спивалась и беспрестанно говорила по телефону зрелая красивая женщина, покинутая мужчиной. Апофеоз этого ужаса - смерть. Спектакль не для слабонервных. Если бы "Ибрус" демонстрировал актерскую халтуру, эти полтора часа можно было бы пережить безболезненно, ибо халтура трагедию трансформирует в дурную комедию. Но нет - играли качественно.
Я наблюдал... В первой трети спектакля героиня пьесы французского драматурга Жана Кокто - Женщина, говоря по телефону, выясняет отношения с разлюбившим ее мужчиной. "Я ни о чем не жалею. Слышишь - ни о чем не жа-лею!", - выговаривает она. Жеманно поет Эдит Пиаф. Зритель шепчет, ерзает, даже посмеивается. Люди чувствуют себя неуютно, видя рядом экзальтированную истеричку.
"Одинокий голос", вторая треть. Женщина поняла, что покинута в возрасте уже не девическом. "Я не могу смотреть себя в зеркале", - жалуется она телефонному собеседнику. Дама в длинном черном платье пытается отвлечься, заигрывая с патефоном, желая забыть Мужчину. Она не подходит к разрывающемуся от звона телефону, и страшно при этом страдает. Срывается с места, хватает трубку, но кто-то ошибся номером... В зрительском зале мертвая тишина, подчеркиваемая сюрреалистическими всплесками саксофона. Смотреть, как отчаявшаяся Женщина бегает вокруг кровати, пытаясь забить кол в незатихающее чувство, очень тяжело. Публика забыла о том, что она в театре, за стенами которого жизнь веселее, оптимистичней.
В последней трети спектакля разыгрывается кульминация трагедии. Женщина, имя которой Ж.Кокто намеренно не указывает, поручая ей миссию представлять боль всех отверженных любовниц, лишается рассудка. Зритель понимает, что на том конце провода, возможно, никого и не было. А может, и телефон не звонил, все это игра ее больного рассудка. Шизофрения становится явственной, очевидной, когда красный телефон уже не тренькает, а лает. Желая подавить сердечную боль, она глотает пригоршнями таблетки и запивает их вином. Красивая, зрелая дама падает на пол, плачет, дергается в конвульсиях. Ее движения синхронизированы с аккордами музыкальной какофонии, заставляющей зрителя вздрагивать. Переживания зала и героини слились, струны маленького зала тянутся, подрагивая, к Мелек, и она, а лучше сказать, режиссер спектакля Кямран Шахмардан, актриса Мелек Абасзаде и драматург месье Кокто, играют на этих струнах трагическую песню о влюбленном человеке, потерявшем желание жить.
Женщину трясет в нервных судорогах. Она прячется под одеялом, забывается во сне, вскакивает, и вновь кричит от боли, слыша трель телефона. А в зале трясет зрителей. Внимательная тишина сменяется напряженным молчанием. Я слышу, как в задних рядах и где-то в середине зала завязывается конфликт: зрители, вернее, зрительницы, гудят, говоря что-то, мне неслышное. Струны, на которых играет трио актер-режиссер-драматург, срослись с нашими нервами. Незаметно для себя мы стали участниками происходящего на сцене. Жаль, что участниками бездеятельными, не сумевшими вернуть Женщине любимого, не дать ей умереть.
Ж.Кокто писал: "Эта пьеса отвергает всякое актерское мастерство. Она - сама жизнь". То есть, актеры должны не играть, а жить на сцене. Рекомендация драматурга полностью выполнена. Происходящее со зрителями волшебство - следствие абсолютного актерского и режиссерского профессионализма. Мы подходим к разговору об удивительно точных технических решениях финского режиссера Кямрана Шахмардана. На маленькой сцене маленького театра, не имеющей даже банального занавеса, волей осветителей и чего-то там еще дымящегося, вместе с точно подобранной, синхронизированной с игрой актеров музыкой, происходят чудеса. Женская спальня превращается в берег моря, на котором резвятся влюбленные. Здесь же Дух другой женщины (играет народная артистка Шукюфа Юсуфова), с появлением которого в спальню переносится потусторонний мир. По замыслу режиссера, это дух женщины, снимавшей эту комнатку раньше, и погибшей здесь же, и тоже из-за неразделенной любви. Вначале Дух пытается спасти Женщину, переживает за нее, хочет увести от переживаний (трудная, "немая" роль, которую мастерски исполняет Ш.Юсуфова). Но потом, убедившись, что Женщина не хочет жить, Дух гасит Свечи Жизни, которые пытается зажечь Женщина, и становится духом смерти. Главная героиня пьесы, убедившись, что свечам больше не гореть, укладывается на кровать. Останься она жива, трагедии не получилась бы. Конечно, наглотавшаяся снотворных, не желающая в жизни более ничего, Женщина умирает. Зритель видит, как от ее тела поднимается Дух, уже ее, а не той, которая тушила свечи. Высоко вверх взлетает белый голубь, и, спустя мгновение, облик Женщины в белом платье медленно уходит в небо. Зритель потрясен.
Как сказала Мелек Абасзаде, с которой я встретился после спектакля, все, что было на сцене - "от сих - до сих", задумано режиссером Кямраном Шахмарданом. Он бакинец, учился в Москве на режиссера, и уехал в маленький финский город, чтобы жить и руководить там им же созданным театром "Белое и Черное".
К.Шахмардан говорил после первой премьеры этого спектакля, до возвращения в Финляндию, что здесь, в Азербайджане, современного театра не знают. "Там у меня даже кувшин на сцене разговаривает". Не знаю, как говорят финские кувшины, но инсталляция старого телевизионного фильма на тело Духа, распростершего руки, впечатляет. Ведь фильм был снят в Баку, это экранизация той же пьесы Кокто, причем Женщину в том фильме играла Шукюфа Юсуфова, которая сейчас, на сцене, изображает Духа. Переплетение времен, миров, сознаний, сцены и зала.
Легче всего ответить на вопрос - о чем эта пьеса. Конечно, о сильной женской Любви, доводящей до самоубийства. Сложнее понять, почему мы приходим, чтобы смотреть на чужие страдания. То ли в каждом зрителе сидит вирус мазохизма, а может, глядя на силу чужого чувства, мы ищем то, что давно в себе потеряли?
Кямал Али
