В 2023 году, который распоряжением Президента Азербайджана объявлен «годом Гейдара Алиева», мы продолжаем публикацию уникальных бесед Народного писателя Азербайджана Эльмиры Ахундовой с родными и близкими, соратниками, сослуживцами общенационального лидера.
На протяжении 15 лет, пока шла работа над
многотомником «Гейдар Алиев. Личность и эпоха», Эльмира ханум
общалась с огромным кругом людей. Сегодня в ее архиве – около 150
интервью и бесед, которые представляют исключительную ценность для
нашей истории. Особенно если учесть тот печальный факт, что
большинства этих людей уже нет в живых. И их бесценные воспоминания
о Гейдаре Алиеве сохранились только на бумаге.
Публикация материалов, любезно предоставленных нам народным
писателем, будет продолжаться весь 2023 год.
Юрий Солодухин - помощник Гейдара Алиева (1983-1984 гг.)
Эльмира Ахундова. – Юрий Николаевич, в каком качестве и когда вы стали сотрудничать с Гейдаром Алиевичем Алиевым? Когда состоялось ваше личное знакомство?
Ю.С. – Наше личное знакомство состоялось ранней весной 1983 года. Гейдар Алиевич искал себе помощника. Как известно с декабря 1982 года он был избран в члены Политбюро ЦК КПСС, назначен первым заместителем председателя Совета министров СССР. Он, как сказал мне, очень остро почувствовал необходимость в помощнике, который бы обладал двумя качествами.
Первое: помощник должен был знать одно из направлений, которое было поручено Гейдару Алиевичу, а именно социальную сферу. Кстати сказать, в социальной сфере ему были доверены все участки, так или иначе связанные с функционированием общества и непосредственно жизнью человека. Он вел народное образование, высшую школу, культуру, здравоохранение. Кроме того, он курировал все творческие союзы – художников, композиторов, писателей. В его ведении было социальное обеспечение.
Как-то я из любопытства подсчитал и обнаружил, что на него только по социальной сфере так или иначе выходило почти тридцать министерств, Госкомитетов, агентств и каких-то там других ведомств. Это еще без транспорта.
Второе качество, которое он хотел видеть в своем помощнике, - это владение хорошим пером. То есть, нужно уметь готовить аналитические записки, разного рода доклады, выступления, статьи, интервью. Это сегодня стало само собой разумеющейся стороной любого публичного человека, прежде всего известного политика, который входит в высшую сферу руководства. Но в те времена такая деятельность – то, что мы сегодня называем пиаром, выходом к народу, - носила ограниченные масштабы, она жестко регламентировалась сверху, каждый раз должно было быть решение Политбюро ЦК КПСС, где выражалось или поручение выступить с докладом или со статьей, или согласие ЦК, если человек сам выступал с такой инициативой.
Ему рекомендовали меня люди, которым он доверял. Это, прежде всего, Иван Дмитриевич Лаптев, который познакомился с Гейдаром Алиевичем, когда еще тот был первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана. Несколько раз он приезжал в Баку и готовил для Гейдара Алиева такого рода доклады, статьи.
Очевидно, Гейдар Алиевич, наводил обо мне еще какие-то справки, не довольствуясь рекомендациями Лаптева. Гейдар Алиевич сказал, что я ему подхожу, и если я не возражаю, то могу выходить на работу.
Я сказал:
- Вы сами знаете, что я сотрудник ЦК.
Отделы пропаганды, науки, культуры и организационно-партийной работы ЦК имели группы консультантов, выражаясь современным языком, группу аналитиков. Я входил в одну из таких групп.
Гейдар Алиевич при мне позвонил заведующему отделом Стукалину. Как я понял, Стукалин немного поупирался, потому что относился ко мне с большой симпатией, к тому же у нас было три-четыре человека, которых можно было отправить по поручению генерального секретаря ЦК для написания докладов, когда надо было писать отчетные доклады к съезду и т.д. Но отказать члену Политбюро он не мог.
Э.А. – А вы могли отказаться от предложения Гейдара Алиевича?
Ю.С. – Конечно. Я мог вообще сказать:
- Да не хочу я этой должности.
Но я всю жизнь любил менять работу. Через два-три года мне уже становилось скучно, хотелось попробовать себя на новом поприще.
Но, конечно, я принимал во внимание не только новое поприще, но и то, с кем предстояло работать. Об Алиеве я слышал еще до этого от своих коллег.
Я пришел в отдел пропаганды в 1980 году, а, кажется, в 1978 году в Баку проходила большая Всесоюзная научно-практическая конференция по проблемам нравственности. С главным докладом выступал Гейдар Алиевич. Мои коллеги готовили ему этот доклад, в том числе Владимир Федорович Проводоров, человек очень яркий, талантливый, с хорошим пером. Он тоже входил в костяк нашей группы. Это, собственно, была группа в группе. Туда входили руководитель группы Печенев Вадим Алексеевич, Володя Проводоров, Сергей Земляной и я.
Володя Проводоров потом мне с восторгом рассказывал, какая Алиев интересная личность - оригинально мыслящая, демократичный человек, умеющий, говоря современным языком, рефлектировать, то есть углубленно размышлять над чем-то, не догматик, человек, с которым можно спорить, он слушает, может соглашаться или не соглашаться. Поэтому мне было интересно поработать с таким человеком.
Кстати, мои непосредственные начальники Печенев и Лаптев были и моими друзьями. Они тоже сказали мне:
- Юра, давай, там есть чему научиться. Это хорошая школа, перспективный человек, у него большое будущее.
Короче говоря, он при мне уговорил Стукалина. Тот посопротивлялся, но слабо, потому что через две-три минуты Гейдар Алиевич мне сообщил, что Стукалин не возражает и чтобы я выходил на работу.
Круг обязанностей Солодухина
Должен сказать, что уже примерно через семь-восемь дней от социальной сферы он меня отстранил, поскольку подобного рода бумаги носили преимущественно хозяйственный характер. Он эти вопросы перекинул на соответствующий отдел Совета министров, где сидят специалисты, которые прекрасно это все знают.
Во главе секретариата Алиева стоял человек, я считаю, выдающийся - Гриднев Валерий Аркадьевич. Это был блестящий работник. Он недели две ко мне присматривался, потом мы с ним нашли общий язык. Он понял, что я ни на что особо не претендую, доволен тем, что у меня есть. Короче, все эти бумаги шли к нему, он давал поручения и т.д.
А я стал не помощником, а, скорее, советником. То есть, я читал все бумаги, которые присылались Гейдару Алиевичу как члену Политбюро, все шифротелеграммы зарубежные и внутренние, я получал все, что присылалось Алиеву из научных организаций, институтов Академии наук, соответствующих министерств и т.д. Я должен был все это осмысливать, время от времени приходить к нему и докладывать. Конечно, шифротелеграммы я докладывал в тот же день, знакомил его с содержанием, а все остальное – по мере накопления какого-то материала. Я приходил к нему и говорил, что есть такие-то проблемы, предлагал какие-то решения.
Но и, кроме того, действительно, оказалось довольно много работы по подготовке выступлений. Эти выступления были трех видов.
Первое – на заседаниях правительства, когда ему надо было докладывать какой-то вопрос, все материалы, естественно, готовили специалисты, а я сводил их, придавал политически-литературную форму.
Второе – когда он считал необходимым выступить при обсуждении какого-то вопроса на заседании Политбюро ЦК КПСС. Проекты этих выступлений тоже готовил ему я. Он потом правил, потому что был человеком очень требовательным.
И третье – доклады, которые ему поручались. Это был доклад к ленинскому юбилею, выступления в прессе. За время моей работы Гейдар Алиевич особенно волновался по поводу предстоящих выступлений всего дважды – в первый раз, когда Политбюро поручило ему выступить с докладом на годовщине Ленина, и во второй раз, когда он должен был выступить перед работниками кинематографии.
Он волновался, потому что, на мой взгляд, Гейдар Алиевич в отличие от многих своих коллег прекрасно понимал, какую роль в жизни общества, в формировании общественного мнения играет творческая интеллигенция.
Версия Солодухина о планах Андропова насчет Алиева
Э.А. – Как вы думаете, Андропов брал Алиева в Москву, чтобы тот занимался хозяйственными вопросами, или был другой, дальний прицел? По этому поводу есть разные точки зрения.
Ю.С. Я выскажу свою гипотезу. Гейдар Алиевич любил приглашать меня побеседовать. Я приходил к нему с докладом, он все выслушивал, давал какие-то поручения, а потом, по его инициативе у нас начинались разговоры на общие темы: о политической, экономической ситуации в стране, о течениях среди интеллигенции, об идейно-воспитательной работе, о значении нравственного воспитания. То есть уже через некоторое время у меня сложилось твердое впечатление, что для Гейдара Алиевича это гораздо интересней, имеет гораздо большее значение, чем та сфера, которой он занимался в Совете министров СССР.
Из этого я сделал вывод: видно, когда Юрий Владимирович приглашал его, у них была договоренность, что это этап временный, что это просто возможность ввести Гейдара Алиевича в высшее руководство партии. Это были первые крупные назначения Андропова – Алиев и Рыжков. А потом, очевидно, он обещал Гейдару Алиевичу тот участок, который как секретарь ЦК КПСС вел Зимянин - идеологию.
У меня сложилось твердое впечатление, что Гейдару Алиевичу должны были отойти отделы пропаганды, науки и культуры. Потому что его интерес к этому был несомненен. Он расспрашивал меня об этих вещах. Естественно, как человек осторожный он никогда прямо не говорил, но я уже знал, о чем будет беседа, следил за этими вопросами, ходил к своим бывшим товарищам в отделы ЦК за информацией, за оценками, кто, с кем, как.
Его интересовали процессы в сфере духовной жизни общества: настроения людей, жизнь творческой интеллигенции, что происходит в культуре, в общественных науках, как ведется воспитательная работа, что такое диссиденты, что такое контрпропаганда, как нам ее повышать, ее значение и т.д. А ту часть, которую он вел, – это уже было не со мной.
Я поделился своими впечатлениями с Печеневым, с Ричардом Ивановичем Косолаповым – тогдашним главным редактором журнала «Коммунист», это тоже близкий мой товарищ, мы вместе преподавали на философском факультете МГУ. Они подтвердили мое мнение.
Должность члена Политбюро, секретаря ЦК КПСС была выше по статусу, чем первый зампред Совмина. У нас бесспорный лидер – генеральный секретарь ЦК КПСС, а дальше все зависело от конкретных личностей. Второй ли секретарь пользуется большим авторитетом в стране или глава правительства. Когда главой правительства был Косыгин – это одно, а когда им стал Тихонов – это уже другое. То есть реально Алиев был бы вторым секретарем.
Я думаю, что у Андропова был такой прицел. Поэтому, когда говорят, что он делал ставку на Горбачева, ни я, ни те, кто вблизи наблюдал это, в подобные утверждения никогда не верили. Это была легенда, миф, запущенный людьми, составлявшими ближнее окружение Горбачева после того, как он стал генсеком.
Недавно в связи с юбилеем Андропова «Комсомольская правда» опубликовала интервью с его сыном. Там ему задали вопрос: верно ли, что он видел в Горбачеве своего преемника? Он ответил: «Не думаю. От отца я слышал, что у Горбачева еще нет достаточного опыта. Он его в этом качестве не рассматривал». - «А почему он не назначил преемника?», - спросили его. Он сказал две вещи: во-первых, болезнь его быстро скрутила, а во-вторых, Андропов, видимо, тогда еще не решался, не считал, что обладает достаточным авторитетом, который позволил бы ему это сделать.
Я думаю, что моя версия очень близка к действительности, потому что вряд ли Юрий Владимирович считал, что именно Гейдар Алиевич должен поднять железнодорожный, морской, речной и прочий транспорт на недосягаемую высоту. По своему опыту предшествующей работы Алиев менее всего подходил для подобной работы. А вот наука, культура, социальная сфера были его делом, он же как первый секретарь республики эти вещи прекрасно знал.
Но я считаю, что Андропов видел в Алиеве своего надежного соратника, считал его сильным работником, ему нужно было ввести Алиева в высшее руководство, но он мог сделать это только таким образом, потому что других вакансий не было. Убежден, что Андропов не собирался долго держать Алиева на этой должности. И я видел, что и Гейдар Алиевич думал, что он пришел на этот участок не навсегда. Это было видно по всему его поведению, по его интересам.
Доклад перед кинематографистами
Э.А. – Творческая интеллигенция долго вспоминала встречу с Алиевым в мае 1984 года в киноконцертном зале «Октябрь», на Всесоюзном совещании работников кино. Он тогда выступил с блестящим докладом.
Ю.С. - При непосредственном участии Гейдара Алиева было принято постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по дальнейшему повышению идейно-художественного уровня кинофильмов и укреплению материально-технической базы кинематографии». Это было крупное постановление, там кинематографистам было представлено много льгот, выделено немало денег на обновление материально-технической базы, чтобы наши фильмы были конкурентоспособны не только с творческой точки зрения, но и с точки зрения зрелищности, спецэффектов. Потому что мы действительно в этом плане отставали от Запада и проигрывали потому, что технически делали фильмы хуже.
Было принято решение на высшем уровне, что кинематографистам надо как следует разъяснить, что они получили, встретиться с ними, сказать, что правительство пошло им на встречу, удовлетворило многие их просьбы и ждет от них в ответ то-то и то-то. Основная нагрузка в этом постановлении ложилась на Совет министров СССР, главная часть там была финансовая, материально-техническая, организационная.
Это выступление было поручено Алиеву. И он с огромным энтузиазмом взялся за эту работу и отнесся к предстоящей встрече с большой ответственностью. Было сделано пять или шесть вариантов его выступления.
Мы с ним сразу пришли к выводу, что, если он будет говорить исключительно как представитель Совета министров СССР, то есть еще раз перескажет то, что написано в постановлении, это будет скучно, потому что они все это могут прочитать в документе. Хорошо бы, отталкиваясь ото всех этих материальных, финансовых, технических, организационных мер, вывести их на разговор на те темы, которые их волнуют, - на вопросы творческие.
Хотя эти вопросы не входили непосредственно в сферу Гейдара Алиевича: был секретарь ЦК Зимянин, был министр культуры Демичев, был отдел культуры ЦК КПСС, был председатель Госкино Ермаш. Но на уровне члена Политбюро после смерти Суслова такого ответственного человека не было. Поэтому Гейдар Алиевич решил, что он может себе это позволить как член Политбюро, ведущий и творческие союзы.
Я по его поручению проштудировал всякого рода публикации в газетах, журналах, поговорил в соответствующих отделах ЦК КПСС, мне организовали встречу с двумя-тремя киношниками. Они люди простые, не политики, они откровенно все говорили. Было три человека – прозвучало три мнения, причем прямо противоположных друг другу.
Все это помогло определить круг проблем, которые волнуют кинематографистов. И Гейдар Алиевич по ним высказался. Там, где можно было, он четко формулировал позицию, там, где нельзя, мы их обозначили, мол, здесь надо подумать, мне интересно ваше мнение.
Встреча проходила в кинотеатре «Октябрь» на Новом Арбате. Кроме руководителей кинематографа – Ермаша, Шауры, Стукалина, было все руководство Союза кинематографистов СССР, если не ошибаюсь, приехали руководители республиканских Союзов кинематографистов. Это было всесоюзное мероприятие. Пригласили огромное количество ведущих режиссеров, директоров всех крупнейших киностудий.
Должен сказать, слушали его, затаив дыхание. А это публика, которая особо и не церемонится; если чиновник выступает скверно, они его слушать не будут, начнут переговариваться между собой, демонстративно кашлять, вздыхать. Ничего этого не было.
Желающих выступить после Гейдара Алиевича было огромное количество. Самое яркое и эмоциональное было выступление тогда еще молодого Никиты Михалкова, который горячо и страстно все это одобрил. Выступал Ростоцкий.
Это, действительно, была очень успешная встреча, Гейдар Алиевич это почувствовал и был очень доволен. Когда мы возвращались, он взял меня в свою машину и спросил:
- Ну, как у нас? Вроде получилось?
- По-моему, да.
- Надо, чтобы это не пропало.
- Косолапов к вам очень хорошо относится, давайте я переговорю с Ричардом Ивановичем, на базе доклада сделаем статью и опубликуем ее в «Коммунисте».
Так все и было.
Но, к сожалению, по-моему, это был его единственный выход к творческой интеллигенции.
Это происходило еще при Андропове, поэтому ревновать было некому.
Э.А. – Точнее, вскоре после смерти Андропова. Он ушел в феврале 1984-го… Проблемы у Гейдара Алиевича начались после второго доклада – ко дню рождения Ленина. Он тогда выступил очень ярко, очень концептуально и спровоцировал приступ ревности нового генерального секретаря.
Ю.С. – Я расскажу, как Гейдар Алиевич работал над выступлениями.
Существуют три типа, если можно так сказать, заказчиков. Одни говорят: «Мне надо выступить на такую-то тему». Берут написанный текст и идут выступать. Вторые говорят: «Мне надо выступить на такую-то тему». Я готовлю текст, он читает, чуть-чуть подправит и идет выступать.
Третьи – в моей жизни было всего несколько таких человек. Один из них - Гейдар Алиев. Гейдар Алиевич был, пожалуй, единственным, кто не только после тех, кто готовил текст, тщательнейшим образом выправлял, перерабатывал его, но он был одним из очень немногих людей из высшего руководства, которые говорят, что бы они хотели видеть в этом докладе, а иногда даже формулируют какие-то тезисы.
Такими были Андропов, Суслов, Зимянин и Гейдар Алиев. И все. Эти люди вносили творческий вклад в написанный текст. Но Гейдар Алиевич особенно строг был к тексту. В дело шел – произносился или печатался - обычно четвертый или пятый варианты текста. Меньше никогда не было.
Доклад о Ленине делался долго, трудно. Гейдар Алиевич очень волновался, без конца перерабатывал текст. На последнем этапе он меня спросил, не обижусь ли я, если он покажет Лаптеву, которому очень доверял.
Тот уже был главным редактором «Известий». Кстати, большой вклад в назначение его на эту должность внес Гейдар Алиевич. Эта должность утверждалась на Политбюро. Иван Дмитриевич потом зашел ко мне и сказал, что Гейдар Алиевич произнес яркую речь на заседании Политбюро, после чего все полушутя сказали: «Ну, после таких слов как можно не назначить». И его тогда утвердили.
- Не обидишься? – спросил меня Гейдар Алиевич.
- Конечно, нет.
Иван Дмитриевич тоже чуть-чуть что-то поправил.
Но тут надо отдать должное и прекрасным ораторским способностям самого Гейдара Алиевича.
Актеры, когда хотят похвалить кого-то, говорят: «Он телефонную книгу прочитает так, что зал аплодировать станет». Гейдар Алиевич обладал таким талантом. Я не хочу сказать, что он читал плохие тексты. Ему давали хорошие тексты, иначе он бы нас не приглашал. Но, кроме того, он их мастерски произносил.
Кстати, мы между собой говорили, что лучший стилист русского языка – азербайджанец Алиев. У него было удивительное чувство языка. Это был природный дар. Он и говорил практически без акцента, изредка чуть-чуть прорывалось. Но писал он лучше, чем говорил.
Я знаю, что он учился на азербайджанском языке. Гейдар Алиевич рассказывал мне свою биографию, вспоминал детство, рассказывал, как познакомился со своей женой.
Стыдно сказать, но он и меня поправлял. Но тогда я ему в ответ приводил цитату из «Евгения Онегина»:
Как уст девичьих без улыбки,
Я русской речи без ошибки,
Друзья, признаться, не терплю.
Раз я ему процитировал это, два раза, на третий он мне сказал:
- Знаю, знаю, - и сам прочитал этот отрывок.
Когда Гейдар Алиевич выступал с ленинским докладом в Колонном зале, где обычно проходят все торжественные заседания, я был, как всегда, за кулисами. Выходя на сцену, он шепнул:
- Ты посчитай, сколько раз аплодировать будут.
Я посчитал – двадцать четыре раза.
Он потом позвонил мне, поблагодарил. Я спрашиваю:
- Ну, как соратники-то, оценили?
Гейдар Алиевич как-то так помолчал, потом сказал:
- Михаил Сергеевич после заседания, когда мы все собрались в комнате для Президиума, помолчал, посмотрел и сказал: «Ну что ж, поздравим Гейдара Алиевича с хорошим докладом».
Зарубежный визит Алиева во Вьетнам
Э.А. – Вы были с Гейдаром Алиевичем во Вьетнаме. Расскажите об этой знаменательной поездке.
Ю.С. - В конце октября 1983 года Гейдар Алиевич по поручению Политбюро возглавил правительственную делегацию во Вьетнам. За всю историю советско-вьетнамских отношений нашу делегацию впервые возглавлял член Политбюро ЦК КПСС. До этого туда приезжали либо по правительственной линии зампреды, министры, либо один раз был Зимянин. Член Политбюро, первый зампред – это был самый высокий уровень.
Готовилась поездка очень тщательно. Это был огромный объем работы. Мы уехали в конце октября, а вернулись примерно 4 или 5 ноября. Мы были и в Северном, и в Южном Вьетнаме. Нас принимали на самом высшем уровне.
Мне пришлось под расписание поездки приготовить тексты 12 выступлений, четыре записи в музейные книги и т.д. А еще там были некоторые импровизированные выступления. Так что объем работы был огромным.
Самым трудоемким был доклад, с которым он по случаю предстоящих октябрьских праздников выступил перед работниками советского посольства, торгпредства, нашими специалистами и т.д. И две памятки к беседе. Это особый, хитрый жанр, требующий большой работы, определенной квалификации. Они нужны для беседы с главой государства той страны, куда приехал. Тексты пишутся примерно так. В начале беседы подчеркнуть то-то, то-то, дать такую-то оценку, поставить такие-то вопросы. Далее, скорее всего, вьетнамская сторона поставит вопрос об усилении экономической помощи. В частности, следует ожидать, что будут поставлены такие-то конкретные вопросы. Эту просьбу мы можем удовлетворить в таких-то пределах, а эту – отклонить, мотивируя это таким-то образом.
Это готовят специалисты, потом из этого надо подготовить сжатый и, главное взвешенный текст, чтобы потом не оказалось, что ты наобещал черт знает что.
Самолетов, которые могли бы преодолеть расстояние от Москвы до Ханоя, тогда не было. Поэтому обычно для дозаправки и ночлега совершали посадку в Ташкенте.
Естественно, нас встречал тогдашний лидер Узбекистана Рашидов. Он встретил Гейдара Алиевича, как положено по протоколу. Они, оказывается, были хорошо знакомы, потому что обнялись, расцеловались, сели в машину Рашидова и уехали. А нас отвезли в правительственную резиденцию для гостей. Гейдар Алиевич тоже жил в этой резиденции, только в другом крыле.
Для нас уже были накрыты столы. Мы поужинали. Потом мы со своими коллегами пошли дорабатывать текст, который Гейдар Алиевич прочитал в самолете и высказал некоторые пожелания. Работали долго. А я когда долго работаю, долго не могу заснуть и просыпаюсь рано.
Проснулся утром, за окнами еще темно. Я встал, побрился, собрал вещи и вышел погулять по садику. И вдруг навстречу идет Рашидов. Он приехал проводить Гейдара Алиевича на аэродром. Я поздоровался, он ответил, пожал руку, я представился. Мы с ним походили, погуляли. Он спросил, кто я и как. Я сказал, что работал в ЦК КПСС. Он обрадовался, я почувствовал, что к партийным работникам он относился лучше, чем к совминовским, они ему ближе и понятней. Он начал мне рассказывать, как трудно было в этом году с хлопком, стояла отвратительная погода, непрерывные дожди. Но у него вчера был разговор с Юрием Владимировичем. Андропов беспокоился, и Рашидов поклялся, что коммунисты Узбекистана выполнят свои обязательства дать столько-то хлопка.
Потом нас проводили, мы прилетели во Вьетнам. Это была трудная и утомительная поездка. Гейдар Алиевич выступал. Были еще два импровизированных выступления. Одно на строительстве грандиозного моста через реку Меконг, он там выступал перед вьетнамцами. Заранее заготовленного текста не было, просто вьетнамцы и наш посол попросили. Он произнес пламенную речь и закончил ее неожиданным лозунгом «Смерть американским империалистам!» Вижу, посол Чаплин немного съежился, шепчет мне: «Юрий Николаевич, это он слишком. Все же у нас хорошие отношения с американцами, мы стараемся улучшать их». Потом Гейдар Алиевич подходит к нам, довольный такой:
- Как я в конце, а!
Посол говорит:
- Не слишком ли, Гейдар Алиевич?
- Конечно, слишком, но здесь же все свои, никто не донесет. Жалко что ли. А вьетнамцы, смотри, как довольны.
А вторую импровизированную речь он произнес уже в Южном Вьетнаме. Резиденция у нас была в Сайгоне, но мы ездили по стране. И привезли нас в какое-то райское место на самом юге Вьетнама. Там были потрясающие пляжи, чистейшее море, замечательный городок. А неподалеку – нефтяные промыслы. Там нашли нефть, и приехали туда наши специалисты, в основном из Баку.
И вот как они увидели Алиева, все побросали, со всех буровых прямо на лодках поплыли к берегу. Такое братание началось! Говорят на азербайджанском языке, руки пожимают, и он выглядит таким счастливым. Потом он там тоже произнес речь, небольшую, но назидательную. Говорил то на азербайджанском, то на русском. Но мы все поняли, что он велел им работать добросовестно, не ударить лицом в грязь. Работать здесь так же хорошо, как в Баку, в Азербайджане.
Смерть Рашидова
Обратно летели снова через Ташкент, но уже останавливались только на дозаправку. И там Гейдар Алиевич снова встретился с Рашидовым, но уже на его могиле. Как раз за время нашей поездки с ним произошло то, о чем до сих пор все только строят догадки: то ли с ним случился инфаркт, то ли он покончил жизнь самоубийством.
Гейдар Алиевич был потрясен известием о смерти Рашидова. Он узнал об этом еще во Вьетнаме. Сразу же из аэропорта он поехал возлагать венок на могилу, вернулся оттуда очень грустный, удалился к себе, поэтому я с ним об этом не беседовал. Он ни с кем не разговаривал.
Против Рашидова уже копали, и он об этом знал. Кроме того, Рашидов плохо сладил с ситуацией с хлопком, человек он был впечатлительный – все-таки писатель. Я думаю, тут не было оснований чего-то опасаться и пускать себе пулю в лоб. Уже после его смерти, при Горбачеве, Лигачев напустил туда комиссию, Гдлян и Иванов начали раскручивать «узбекское дело».
Причины ухода Солодухина от Алиева
Э.А. – А почему вы от него ушли так рано? Не сработались?
Ю.С. – Нет, что вы. Напротив, он ко мне привык, стал уже доверять. Но вот умирает Андропов. Руководитель группы консультантов отдела пропаганды ЦК КПСС стал помощником нового генерального секретаря Черненко. На свою должность он предложил меня. Заведующий отделом Стукалин не возражал. Гейдар Алиевич вызвал меня и сказал:
- Звонил Стукалин, потом звонил Зимянин. Просят вас вернуться в группу консультантов руководителем. Как вы?
- Гейдар Алиевич, если бы я сказал, что мне не хочется, я бы солгал. Вы это понимаете. Все-таки повышение в должности, другой качественный уровень. Это уже уровень заместителя заведующего отделом.
- Да, да. Я солдат партии и тоже считаю, что для вас будет лучше. Но отпущу только после того, как вы мне подберете равноценную замену.
Сразу мне не удалось, но на кандидатуре Гаврилова мы сошлись.
Мы с ним общались, но потом это прервалось, потому что меня включили в группу, которая в течение года готовила все материалы XXVII съезда КПСС, на котором уже выступал Горбачев. Я принимал участие в подготовке самого доклада и одновременно готовил новую редакцию Программы КПСС. Работы было много, и поэтому мы с Гейдаром Алиевичем общаться не могли.
Виделись мы с ним еще, но уже при драматических событиях, когда он потерял жену.
Я знал его жену, потому что раза два или три я был у него на даче в Горки–10. Там все члены Политбюро, секретари ЦК КПСС имели отдельные охраняемые дачи. Основной массив дач был по Рублево-Успенскому шоссе. Это было километрах в двух от бывшей дачи Горького. Там я, наверное, в общей сложности провел около двух лет, потому что, когда собирали бригады писать какие-то важные тексты, то посылали обычно на бывшую дачу Горького. Там были самые лучшие условия, прекрасное живописное место. Когда Горький умер, она перешла в ведение НКВД, а потом, после ХХ съезда КПСС, ЦК КПСС взял ее на баланс Управления делами.
Я приезжал к Гейдару Алиевичу и когда работал непосредственно с ним, и потом, когда писал ленинский доклад. Я уже был руководителем группы консультантов, но с докладом приезжал к нему туда.
Гейдар Алиевич любил вспоминать о своем детстве, о своей любви, о том, как ему трудно все давалось.
- Юрий Николаевич, ну, кто я был? Младший оперуполномоченный. А она – дочка министра! Я бы не был ее мужем, но она сказала своим родителям:
- Убегу! Лучше соглашайтесь.
Ее смерть была для него огромным ударом. Я пришел на похороны, прощание было в Доме ученых, звучала траурная музыка, гроб стоит, очередь для прощания. Я тоже встал в очередь. В отдалении, на небольшом возвышении сидел Гейдар Алиевич, его окружала родня, все в трауре, у него глаза мокрые. Я подошел, положил цветы и уже направился к выходу, вдруг меня догоняет Саша Иванов.
- Юрий Николаевич, Гейдар Алиевич просит вас подойти.
Я к нему подошел, выразил соболезнование.
- Юрий Николаевич, какая потеря, какая беда. Вы же знаете, как я ее любил!
Говорит, и слезы стоят. Он выглядел как потрясенный и сразу постаревший человек.
Э.А. – Что вы можете сказать об отношениях Горбачева и Алиева до избрания Горбачева генсеком и после этого. Почему они разошлись? В чем была причина?
Ю.С. – Я могу только гадать об этом, и мои догадки большого веса иметь не будут. Мы с ним несколько раз общались в тот период. Гейдар Алиевич мне прямо говорил, что он «не ко двору», что его там держат на дистанции. И он называл только одного недоброжелателя – Лигачева.
- Я чувствую, что Лигачев ко мне не настроен, - сказал он. – Он меня критикует, лезет в мои дела.
Я тоже помню, как Лигачев лез в его дела. Гейдар Алиевич же отвечал и за транспорт, это была его курация. Помню, случилась трудная зима, к востоку от Урала эшелоны застревали в снегу, грузы не поставлялись, из-за этого возникали сбои в работе предприятий, население не получало продуктов.
Я был на этом селекторном совещании, готовил к нему текст. Селекторный пункт в Москве находился в здании Центрального телеграфа. Пришел Лигачев, грубо говоря, отодвинул Алиева и начал сам давать команды по селектору. Там были министр, заместители министра, вся коллегия МГПСС, еще кто-то из правительства. От ЦК КПСС были только Лигачев и начальник отдела транспорта и связи, кажется, Симонов.
Селекторные совещания – это большая редкость, это чрезвычайное событие. Это совещание проводилось по решению Секретариата ЦК КПСС. Поручено это было Алиеву как первому зампреду, отвечающему за этот участок, члену Политбюро. Лигачев пришел на это совещание как руководитель отдела организационно-партийной работы. В совещании участвовали не только начальники дорог, но и первые секретари обкомов, и председатели облисполкомов. Формально Лигачев обязан был присутствовать на этом совещании. Но вести это совещание должен был Алиев.
Все сидят за столом. Перед каждым микрофон. И рядом стоят динамики, в которые слышно, что отвечают люди в других частях страны. То есть можно задать вопрос, перебить.
Открыл совещание Гейдар Алиев. Он произнес небольшую вступительную речь. Предоставили слово министру путей сообщения Конореву. Потом начали выступать начальники дорог. И тут влез Лигачев. Начал подавать реплики, потом начал теребить секретарей обкомов, то есть фактически он перехватил бразды правления. Алиев – человек очень тактичный, он мог бы что-то сказать, но это была бы такая явная перепалка, которой Алиев себе позволить не мог. Ему это не было свойственно.
С совещания Алиев вернулся очень грустный.
- Вот видишь, - сказал он мне. - Но я знаю, что сам он, без согласия более высокого, так бы себя не повел. Это отражение.
Я думаю, что Гейдар Алиевич не устраивал и Горбачева. Почему – сказать трудно. Но одна причина лежит на поверхности. Гейдар Алиевич был человеком Андропова. Мне кажется, что Горбачев был человек очень закомплексованный, психоаналитики могли писать диссертации о нем. Это был провинциал, вознесенный на большую высоту. Причем он был человеком в высшей степени амбициозным. Он не терпел рядом никого, кто мог бы соперничать с ним, а Гейдар Алиевич был человек яркий. Думаю, что это сыграло немалую роль в том, что у них не сложились отношения.
Э.А. – А национального фактора в этом не было?
Ю.С. – Нет, не думаю.
Э.А. – А роль армянского окружения Горбачева? Его советником ведь был Шахназаров.
Ю.С. – Георгий Хосровович никак не мог повлиять. Есть такая поговорка: «Муж принимает национальность жены». Шахназаров в семье был под каблуком своей жены. Она была русской, очень умной, энергичной женщиной.
К тому же он стал помощником Горбачева, когда судьба Алиева была уже решена. Кроме того, ему это было не свойственно. Позже, когда разыгрались события 90-х годов – это уже другое дело. Там уже, я думаю, Шахназаров участвовал.
Последние встречи с Алиевым
Когда Гейдар Алиевич оправился после инфаркта, ушел в отставку, он приходил проведать внучек, и раза два я как-то сталкивался с ним внизу. Каждый раз, увидев меня, он предлагал походить, поговорить. Говорили мы о перестройке, о политике. Он критически и сожалением высказывался о том, что происходит. Я был с ним согласен.
Его сопровождали два человека. Я как-то оглянулся, он сказал:
- Юрий Николаевич, это моя охрана, - и сделал ударение на слове «моя», мол, можно спокойно разговаривать.
Естественно, он высказывался более критично. Я обязан был быть помягче, хотя я к тому времени уже тоже был удален по инициативе Яковлева из ЦК КПСС. Сначала удален из идеологического отдела, из ближнего окружения Горбачева, якобы с повышением. Но все сложилось хорошо, я стал помощником секретаря ЦК КПСС Александры Павловны Бирюковой. Она и Гейдар Алиевич были лучшими начальниками в моей жизни.
Помню, мы о нем много беседовали с Гридневым, который стал заведующим секретариатом у Бирюковой. Мы гуляли по территории Кремля, говорили. Мы все видели, к чему идет дело. Были встревожены и удивлялись безмятежности нашего руководства. Но это уже другая песня.
… В последний раз Гейдара Алиевича я в Москве видел летом 1993 года. Я тогда работал в аппарате Верховного Совета Российской Федерации, был одним из помощников Абдулатипова, который возглавлял Совет национальностей.
В это время Гейдар Алиевич приехал с визитом в Москву в ранге председателя парламента. Он приехал в Верховный Совет, и у него была беседа с председателем Верховного Совета Хасбулатовым. Я узнал о том, что Гейдар Алиевич здесь. Пробраться на эту встречу я не мог. Покрутился у дверей и хотел уже уходить, как вдруг слышу шум голосов, двери открылись и оттуда вышли люди, в том числе и Гейдар Алиевич. Хасбулатов шел показывать ему выставку.
Охраны там не было, потому что все ходы перекрыты, я проник туда и окликнул:
- Гейдар Алиевич!
Он увидел меня, обрадовался:
- Юрий Николаевич!
Обнял меня, все смотрят - интересно ведь.
- Как я рад видеть вас! Оставь телефон. Если я задержусь в Москве, если не будет ничего срочного, мы непременно поговорим.
Но я узнал, что его срочно вызвали, и он чуть ли не в тот же вечер улетел.
Э.А. – Как вы отнеслись к тому, что Гейдар Алиев вновь возглавил Азербайджан? Вы думали, что такое может быть?
Ю.С. – Когда у вас происходили эти события, я был уверен, что рано или поздно возвращение Алиева неизбежно. Это было, во-первых, благом для Азербайджана, и, во-вторых, благом для России.
У меня до сих пор в памяти картины встречи Гейдара Алиевича в Баку. В 1984 году, когда он избирался в Верховный Совет СССР, мы полетели на встречу с избирателями.
- Юрий Николаевич, - сказал он мне, - я сейчас по городу погуляю, мне говорили, что народ хочет со мной пообщаться. Походите, послушайте, посмотрите, вы же в первый раз у нас в городе.
Тогда я увидел, что люди его действительно любят, потому что я был человеком достаточно опытным и уже циничным - всю жизнь политикой занимаюсь, – чтобы четко распознать, когда встречи, ликование организованы, по команде, а когда это идет непосредственно от народа. Потому что такие древние бабки и деды бросались к нему, и молодые люди, и все к нему прорывались. Были даже крики:
- Гейдар Алиевич, возвращайтесь, без вас плохо!
И это очень не нравилось Кямрану Багирову.
То есть я увидел, что Гейдар Алиевич действительно лидер, вождь, что он признан, что люди уважают его, верят. Он мог консолидировать общество.
Поэтому я был уверен, во-первых, что Азербайджан без него не обойдется, и, во-вторых, пока во главе республики стоит президент Алиев, лидер, вождь, какие бы проблемы ни возникали в отношениях между новой Россией и новым Азербайджаном, между ними никогда не будет конфликта, антагонизма, будут нормальные, рабочие отношения. Тогда как при Эльчибеях и других Азербайджана уже бы не было.
Так что меня не удивило, что он вернулся. Радоваться надо, что в такой трудный момент у вас оказался такой великий человек, как Алиев. А у нас в трудный для страны момент на высшем посту оказался Горбачев. Вот вам и результат.
У Ельцина было три заслуги: он не дал окончательно развалиться России, не дал развязаться гражданской войне, и, как бывший коммунист, не позволил устраивать «охоту за ведьмами». Хотя и ошибок у него было много.
Э.А. – А как политический истэблишмент в Москве оценил его возвращение?
Ю.С. – В тех кругах, где я вращался и где обсуждали это, авторитет Алиева был высок. В тех кругах не было ни одного человека, который не был бы об Алиеве самого высокого мнения. Это действительно крупный политик, умный человек, наилучшим образом воплощающий то определение политика, которое можно считать классическим - «Политика – искусство возможного».
С одной стороны, он был немного романтиком, он искренне верил в то, что многого можно добиться методами воспитания. Он верил в идеалы, но в то же время был очень большим прагматиком. Идеалы - идеалами, но конкретную ситуацию и адекватные средства ее разрешения – это он знал и чувствовал великолепно. Поэтому в политических шахматах ему равных не было.
