В 2023 году, который распоряжением Президента Азербайджана объявлен «годом Гейдара Алиева», мы продолжаем публикацию уникальных бесед Народного писателя Азербайджана Эльмиры Ахундовой с родными и близкими, соратниками, сослуживцами общенационального лидера.
На протяжении 15 лет, пока шла работа над
многотомником «Гейдар Алиев. Личность и эпоха», Эльмира ханум
общалась с огромным кругом людей. Сегодня в ее архиве – около 150
интервью и бесед, которые представляют исключительную ценность для
нашей истории. Особенно если учесть тот печальный факт, что
большинства этих людей уже нет в живых. И их бесценные воспоминания
о Гейдаре Алиеве сохранились только на бумаге.
Публикация материалов, любезно предоставленных нам народным
писателем, будет продолжаться весь 2023 год.
Trend предлагает вниманию читателей беседу Эльмиры Ахундовой с народным художником Таиром Салаховым.
Знакомство с Гейдаром Алиевым
Эльмира Ахундова – Таир Теймурович, я знаю, что у вас долгая история взаимоотношений и дружбы с великим Гейдаром Алиевым. А при каких обстоятельствах произошло ваше личное знакомство?
Т.С. – Это был 1962 год. С 1958 года меня избрали заместителем председателя Союза художников Азербайджана по творческим вопросам. Мне тогда было тридцать лет.
В 1962 году в Баку проходила выставка «Куба глазами советских художников». Выставлялись работы Виктора Иванова, Петра Осовского. В бывшем музее Ленина на последнем этаже были выставочные помещения, где эта выставка и проходила. Ее посетил второй секретарь ЦК Елистратов, пришел посмотреть, познакомиться с художниками. Он был большой любитель живописи.
А художники были молодые, из поколения шестидесятников. Группа художников, в том числе и я, создали тогда целое направление в советском искусстве - «Суровый стиль». Иванов и Осовский были моими друзьями. Они долго жили на Кубе, работали там, сделали прекрасные работы. Это была серия не очень больших работ, которая показывала тогдашнюю Кубу.
Елистратов пригласил нас в «Интурист», и там, в отдельном зале, был небольшой банкет в честь этих художников. Гейдар Алиев тоже пришел на банкет, и там я с ним познакомился. До этого я о нем даже не слышал.
Его представили как начальника 2-го отдела КГБ.
Э.А. – То есть он не был закрытой личностью?
Т.С. – Нет.
Э.А. – А почему с художниками был именно Гейдар Алиев, сотрудник спецслужб?
Т.С. – Не могу сказать. Было всего несколько человек: Елистратов, Алиев, эти художники и я. Видимо, Алиев интересовался искусством, его волновали вопросы творчества.
Э.А. – Вы помните свои первые впечатления о нем?
Т.С. – Он показался мне очень приятным, симпатичным человеком, хорошо говорил на русском языке, произносил замечательные тосты. Пил он, кажется, коньяк. Виски он стал пить позже. В те годы мы и не видели виски. А во времена Брежнева он заказывал из Белоруссии «Зубровку», потому что ее любил Брежнев.
В 1978 году, когда Баку вручали орден Ленина, в гостинице «Москва» был прием. Было приглашено очень много народа. Брежнев, я помню, приехал 23 сентября. И вот на банкете, я помню, микрофон не был выключен, и мы услышали голос Гейдара Алиевича:
- Леонид Ильич просит «Зубровку».
После нашего знакомства Гейдар Алиевич понравился мне – и внешне и внутренне. Он был очень внимательным, серьезным человеком.
Отношения с интеллигенцией
Э.А. – И как происходило дальнейшее общение?
Т.С. – Панибратской дружбы между нами не было. Дружба была чисто уважительная. Он тянулся к творческим людям. Я помню, мы отдыхали в санатории 4-го управления в Загульбе – Ариф Меликов, я, Тогрул Нариманбеков. Он приезжал, беседовал с нами. Он понимал музыку, по-своему, конечно, понимал изобразительное искусство. Его интересовала архитектура. И Зарифа Азизовна тоже проявляла огромный интерес к искусству.
Я думаю, что ему чего-то в жизни не хватало, ведь на официальных встречах все время надо было быть сдержанным. А с нами они были раскованы, смеялись, шутили…
Э.А. – Вы считаете, что общение с творческими людьми было для него разрядкой, эмоциональной подпиткой или способом пополнения каких-то знаний об искусстве? Что определяло его интерес к творческим людям?
Т.С. – Я думаю, что это была внутренняя тяга. И потом наши фамилии где-то звучали, в азербайджанское искусство пришла новая волна деятелей, мне кажется, что это его волновало в плане поддержки.
У него был широкий круг общения, он со всеми был в хороших отношениях. Если где-то что-то случалось у художников, я, например, звонил, и он помогал.
Например, был случай с Саттаром, когда с ним обошлись не очень корректно. Он был в ресторане, хотел купить дореволюционный чайник с азербайджанским орнаментом, и там его не поняли. Он хотел заплатить деньги, а у него начали спрашивать, где он взял такие деньги, потому что вид у него был подвыпившего человека, хотя он был абсолютно трезв. Люди не поняли, с кем дело имеют. Мне позвонил человек, который был с ним, и сказал, что с Саттаром поступают не очень корректно, увезли в вытрезвитель.
Я позвонил Гейдару Алиевичу, и он действительно помог: позвонил, приказал отпустить Саттара и наказать тех, кто так поступил с ним. Тогда же он познакомился с Саттаром. И Саттар был очень благодарен ему. Я помню слова Саттара: «Почему со мной, народным художником Азербайджана, так поступают? Что я сделал плохого?»
А когда Гейдар Алиевич выступал на 90-летии Саттара, я напомнил ему ту историю.
- Ты знаешь, - сказал он, - я даже забыл об этом.
В бытность Гейдара Алиева первым секретарем ЦК в Доме политпросвещения проходил съезд Союза художников Азербайджана. Помню, я из Москвы приехал проводить съезд. Он тоже был там, мы сидели рядом. Юсиф Гусейнов, который был председателем Союза художников, делал доклад, а мы с Гейдаром Алиевичем разговаривали, и он рассказывал мне, что все свои рисунки, которые он сделал, когда учился на архитектурном факультете, взял в Нахчыван.
- Таир, - говорил он, - я так жалею, что они пропали.
Мы сидели, и он доверительно рассказывал мне об этом.
Присвоение АЛИЕВУ звания генерала
Мы ездили с ним на 40-летие Нахчыванской республики в 1967 году. Я был депутатом Верховного Совета СССР от Нахчывана. В Ильичевском (ныне Шарурском) районе мы даже создали филиал Союза художников СССР. Торжественное заседание, посвященное юбилейной дате, проходило во Дворце культуры. Выступил с докладом первый секретарь Нахчывана, потом – Вели Ахундов, дальше пошли поздравления.
Мы сидели в президиуме. Я вышел покурить в фойе президиума. Стоящий в углу телефон вдруг зазвонил. А ни одного дежурного нет. Я подошел к телефону.
- Можно будет Гейдара Алиевича? Это из приемной Юрия Владимировича Андропова.
Я посмотрел на Гейдара Алиевича и сделал ему знак. Он подошел к телефону, и вдруг я слышу:
- Юрий Владимирович, служу Советскому Союзу! Спасибо!
На родной земле он услышал новость о присвоении ему звания генерала.
В перерыве Вели Ахундов, председатель Совета Министров Алиханов и председатель Президиума Верховного Совета Искендеров вышли в фойе президиума. Вели Юсупович говорит:
- Таир, с приездом. Хорошо, что ты приехал на праздник. Что хорошего?
- У меня все нормально. Самое приятное – это сообщение о том, что Гейдару Алиевичу присвоили звание генерала.
- Да, - говорит Гейдар Алиев, - только сейчас звонил Юрий Владимирович, поздравлял меня.
Вечером на банкете об этом было объявлено, и все присутствовавшие в зале нахчыванцы аплодировали ему стоя.
…Обратно ехали все вместе в поезде. Мы с ним поселились в одном купе. Из соседних вагонов пришли Франгиз Ахмедова, Чингиз Садыхов, Лютфияр Иманов – все, кто был с нами. А у нас стол накрыт. И в нашем купе начался праздник. Я помню, все пели, радовались, поздравляли его. А когда мы вышли в Баку на вокзале, Гейдар Алиевич пригласил меня к себе домой. Дома его уже ждали гости, Зарифа Азизовна накрыла стол. Были генерал Матросов, еще какие-то военные, говорили тосты.
Так, практически два дня, мы обмывали его генеральское звание.
Впервые в этом звании он выступил по телевидению в 1967 году в День чекистов. Выступал на русском языке, без бумажки. Тогда он впервые предстал перед общественностью республики. И я думаю, что с этого дня начался его подъем, потому что он произвел на всех хорошее впечатление.
Э.А. – Кто сыграл главную роль в том, что Гейдара Алиева избрали первым секретарем – Цвигун, Андропов или Брежнев?
Т.С. – Я думаю, что не Цвигун. Дело в том, что первым секретарем ЦК хотели назначить генерала Расулбекова, он был, кажется, военкомом. Москва вызвала его, с ним беседовали, но он отказался. Расулбеков был старше Гейдара Алиевича и не хотел брать на себя такую ответственность. Это был грамотный волевой человек, профессиональный военный.
Стали искать другую кандидатуру. И тогда Андропов предложил кандидатуру Алиева.
У меня такое впечатление, что Цвигун внутренне не хотел, потому что это был его бывший подчиненный. Кандидатурой Цвигуна был Расулбеков.
Как-то Цвигун попросил меня, чтобы одному московскому художнику, азербайджанцу, которому Цвигун благоволил, дали звание. Я никак не мог это пробить. Тогда я написал письмо Гейдару Алиевичу с просьбой рассмотреть вопрос о присвоении Юсифу Гусейнову звания заслуженного художника, а этому художнику – народного. И Гейдар Алиевич Гусейнову дал звание, а тому - нет.
- Я представляю, Таир, что ты выдержал, - сказал он.
А не дал Гейдар Алиевич, потому что не любил, когда его к чему-то вынуждали. Любое решение он осмысливал и принимал самостоятельно.
Конечно, в назначении Алиева главную роль сыграл Андропов. Он звонил в Нахчыван, поздравлял Алиева со званием.
Э.А. – А почему искали среди военных, в КГБ?
Т.С. – Потому что эти внутренние раздоры, которые шли между Ахундовым, Алихановым и Искендеровым, привели республику в очень тяжелое положение. Каждый из этих людей был самостоятельной личностью и не хотел подчиняться другому.
Э.А. - А не связано ли назначение Алиева с событиями в стране и за рубежом - события в Чехословакии 1968 года, националистическое движение в республиках Прибалтики, в Грузии, в Азербайджане случились сумгаитские события? Может, Москва думала, что, если во главе республики поставят такого волевого сильного чекиста, можно будет контролировать ситуацию? Не искали ли именно сильную руку?
Т.С. – Я думаю, отчасти вы правы. Но самое главное – это то, что руководители республики не ладили между собой. Я помню последнее выступление Вели Ахундова 6 июля 1969 года на партийном активе в клубе Дзержинского. И Гейдар Алиевич присутствовал там. Ахундов был очень порядочным, интеллигентным человеком. Он расслабился немного на активе и сказал:
- Я видел фильм, где главную роль играет Черкасов. И он сказал в фильме: «Спешите делать добро».
Эти слова из уст первого секретаря залу, где сидят главы районов, министры, на Востоке могут быть истолкованы по-всякому.
Это было 6 июля, а 14 июля Гейдара Алиевича назначили первым секретарем.
В противовес этой интеллигентной расслабленности, видимо, требовалась «железная рука».
Э.А. – После своего избрания первым секретарем ЦК Гейдар Алиевич стал общаться не только с азербайджанской интеллигенцией, но и с интеллигенцией всего Союза. Проходили в Баку какие-то всесоюзные мероприятия художников?
Т.С. – Я тогда был уже в Москве. В 1980 или 1981 году мы здесь проводили расширенный Президиум Всесоюзной академии художеств. Приехало 200 человек - все члены Президиума, крупнейшие профессора крупнейших институтов Союза – Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси. Это был праздник изобразительного искусства. Организовали выставку дипломных работ выпускников этих институтов.
Гейдар Алиевич тогда выступил с полуторачасовой речью в Академии наук. Он посетил и выставку.
Отношения с интеллигенцией в Москве
Э.А. – В бытность его первым секретарем ЦК, как отзывались ваши коллеги об Алиеве после общения с ним?
Т.С. – Москвичи, которые приезжали сюда, - Кибальников, автор памятника Маяковскому, Брестской крепости, Кербер, те, кто приезжал в Баку посмотреть выдвинутые на Государственную премию работы мастеров культуры Азербайджана, давали ему очень высокую оценку.
И не только, когда он был в Баку, но и когда работал в Москве. Его выступление в Доме архитекторов, когда он был зампредом Совмина СССР, запомнилось надолго. Он говорил о задачах, поставленных партийным съездом в области архитектуры. Это было замечательное выступление, которое до сих пор помнят все архитекторы. В Постановлениях, которые были приняты в Москве с его участием в области кинематографии, по архитектуре, по изобразительному искусству, по театру, давались направления, ставились задачи. Это были серьезные постановления, которых, может быть, по тридцать лет не было в творческих союзах. Многие пункты этих постановлений до сих пор не потеряли актуальности.
Он подготовил такие документы по всем отраслям искусства. В них шла речь о финансовой помощи, о хозяйственной деятельности, получении помещений, квартир, улучшении материально-технического обеспечения деятелей культуры, повышения зарплаты, гонораров. Это были глобальные постановления. Союзы оживали, в искусство пошли финансовые вложения. А сколько он сделал по медицине, культуре, транспорту, науке! Это было все по его инициативе. Он досконально прорабатывал все вопросы, как в Азербайджане, когда он вникал во все вопросы.
Поэтому его так любят, ценят. Поэтому за него болели, когда он ушел в отставку. С его приходом работа в этой сфере получила новый импульс. До него такой активной работы не было.
Гейдар Алиевич не заигрывал с интеллигенцией, он хотел поднять на более высокий уровень подход к творческим вопросам. Хотел, чтобы творческие работники были обеспечены на долгие годы. С другой стороны, появлялась возможность создания каких-то крупных произведений в искусстве, открытий в науке.
То есть то уважительное отношение, которое проявлялось в Азербайджане к творческой интеллигенции, в Москве вылилось в большие акции в рамках Союза. Эта его, может быть, внутренняя, интуитивная тяга к деятелям искусства, позволяет предполагать, что, возможно, в нем погиб художник.
Э.А. – Вы помните, что все руководители творческих союзов из всех членов Политбюро именно к нему относились по-особенному? Шли к нему со своими проблемами?
Т.С. – Да. Шли к нему все. Коновалов – главврач Института Бурденко, Игорь Моисеев. Деятели культуры видели в нем человека доброжелательного, знали, что если вопрос попадает к нему, то он будет решен.
Э.А. – А не стала ли эта взаимная тяга между Алиевым и интеллигенцией одной из причин усиливающейся по отношению к нему вражды и недоверия со стороны Горбачева и его команды?
Т.С. – Я не могу этого сказать. У Гейдара Алиева не было панибратских отношений с деятелями искусства. Он помогал вообще всем. Персонально он мог восхищаться кем угодно, но он ко всем относился ровно.
Я помню, он пришел в Третьяковскую галерею в связи с тем, что она устарела по своим техническим возможностям. А там ведь хранятся огромные ценности. Он занимался реконструкцией и созданием новых площадей для Третьяковки. Мне рассказывали, как его водили по галерее, и он очень интересовался искусством русской миниатюры: медальонами и т.д., задавал вопросы. Он подписывал все документы по реконструкции Третьяковской галереи. Реконструкция шла десять лет, он несколько раз приезжал туда. Там были созданы запасники, особые климатические условия. Благодаря этому смогли вытащить на свет пятьдесят – шестьдесят тысяч экспонатов.
С его помощью в Пушкинском музее был создан музей личных коллекций.
Смерть и похороны Зарифы ханым
Э.А. – Вы были на похоронах Зарифы ханум?
Т.С. - Я узнал об уходе Зарифы Азизовны из жизни вечером, часов в девять, пятнадцать минут десятого. Я находился в Министерстве культуры у заместителя министра Шабанова. Это на старом Арбате.
Меня нашли и сказали, что Алиев просил соединить его со мной. Я позвонил по правительственному телефону, меня соединили с Гейдаром Алиевичем. Он был в Кремле.
- Гейдар Алиевич, мне сказали, что Зарифа Азизовна болеет, я вам сочувствую. Все должно быть хорошо, - говорю ему.
И вдруг он отвечает:
- Таир, она умерла. – И такое в голосе напряжение, надрыв. - Таир, она ушла из жизни, Таир.
- Гейдар Алиевич, мне даже не верится в то, что вы говорите.
- Мне тоже.
Это была очень напряженная ситуация. А Шабанов слушает.
- Гейдар Алиевич, какая помощь нужна?
- Таир, постарайся снять с нее маску, - говорит он. – Возьми Юлиана Рукавишникова. Найди его, и сделайте все, пока она не изменилась. Чем быстрее, тем лучше.
- Не волнуйтесь, Гейдар Алиевич, я все сделаю. Не беспокойтесь, буквально через час буду там.
Я нашел Рукавишникова - это выдающийся скульптор. У него были люди, которые делали посмертные маски. Почему он вспомнил именно о Рукавишникове? Потому что, когда лепили бюст Гейдара Алиевича как дважды Героя Соцтруда, он мне позвонил и говорит:
- Таир, в Москву приехал Омар Эльдаров. Я подумал, что это (лепка бюста – Э.А.) без меня невозможно, поэтому, может быть, мне встретиться с Омаром Эльдаровым? Где это возможно?
И я тогда посоветовал мастерскую Юлиана Рукавишникова. Она располагалась почти на Калининском проспекте. Я организовал встречу, и Омар Эльдаров лепил. Было два сеанса – Алиев позировал в субботу и в воскресенье. Там были Расим Алиев, я, Юлиан Митрофанович. Гейдар Алиевич позировал по два-три часа.
И тогда же он познакомился с Рукавишниковым.
Мы поехали в морг. Потом от него опять позвонили. Он сказал:
- Таир, я еду на кладбище, если у тебя есть возможность, приезжай тоже. Машина у тебя есть?
- Есть. Через десять минут я буду.
С Кунцева я поехал на Новодевичье кладбище. Я приехал, и они тут же появились следом: Гейдар Алиевич, Сулейман Татлиев, Курбан Халилов, Тамерлан. Они приехали определять место. Я его никогда не видел в таком состоянии. Он не то что плакал. У него был какой-то внутренний надрыв. Это было настолько естественно, что передавалось и нам. Мы не ожидали такой реакции. Казалось, для него мир рухнул. Он говорил:
- Таир, ты помнишь, какой она была, доброй, сердечной, внимательной. И как жена и как друг. Ты же помнишь ее?
Он говорил это при всех.
Мы пошли определять место. Нам показали новую часть Новодевичьего кладбища, дали место. Мы посмотрели его. Потом директриса кладбища показала еще одно место в старой части, то, где потом Зарифу ханым и похоронили. Я помню, наши спутники – Тамерлан и другие - сказали:
- Таир, наверное, вы тоже поддержите нас, потому что мы выбрали то место. – Они говорили о месте в новой части кладбища.
Гейдар Алиевич спросил:
- Таир, а ты что скажешь?
- Гейдар Алиевич, может быть, я скажу вразрез общему мнению, но мне кажется, что второе место лучше.
Там рядом была могила жены Сталина, могила Собинова. Чувствую, что пошел какой-то напряг. И тогда он спросил директрису кладбища:
- А вы что думаете?
Она сказала:
- Ваш товарищ дал вам правильный совет. Это место случайно оказалось пустым.
И он выбрал это место.
Правда, остальные были недовольны.
То, что она умерла не в Баку и будет захоронена в Москве, тоже стало для него тяжелым психологическим моментом. Сама мысль о том, что он поехал в Москву на повышение, на работу, и с ней все было нормально, и вдруг она в Москве умирает, и ее хоронят на чужбине… Эта мысль угнетала его.
Зарифа ханым была очень заботливой по отношению к супругу. Они вообще как-то органично дополняли друг друга.
… У нас много было всего. Были встречи в Москве, когда Гейдар Алиевич шесть месяцев там учился или проходил стажировку. Зарифы Азизовны там не было, но она звонила мне, говорила:
- Таир, окружи его вниманием, теплом. Потому что он там один.
Она очень о нем беспокоилась.
Документы отца Салахова
Когда Гейдар Алиевич был зампредом КГБ, в 1965 или 1966 году, я попросил его показать мне личное дело отца, который был арестован в 1937 году с поста первого секретаря Лачинского райкома. 29 сентября отец был арестован, а 4 июля 1938 года - расстрелян.
Позже отец был реабилитирован. Когда я попросил Гейдара Алиевича показать мне личное дело отца, он сказал:
- Таир, я должен запросить документы из архива.
Через неделю он позвонил мне, сказал, чтобы я зашел. КГБ тогда еще находилось в старом здании на Набережной. Я впервые попал в это здание. Это было часов в восемь вечера. Я шел по широкому, темному коридору и думал о том, что моего отца тоже здесь водили.
Кабинет Гейдара Алиевича был на втором этаже, в углу, и в окно было видно море. Он достал дело отца и сказал:
- Таир, ты читай, а я буду заниматься своими делами.
Я сел читать эти обвинения, протоколы, обвинительную часть, заключительную часть. И на каждый лист было опровержение, которое писалось уже в процессе реабилитации, писалось, что это надуманно, это неправильно. И там была справка. Когда отец не признал своей вины, его судила «тройка». Его обвиняли по четырем статьям: участие в троцкистско-зиновьевском блоке, участие в контрреволюционной организации, подрыв основ советского государства, призыв к отделению Азербайджана от СССР, вредительство и террор.
Видно, Гейдар Алиевич тоже ознакомился с делом. И он сказал мне:
- Таир, аналогичных дел было около десяти тысяч. Видишь, отец твой не виноват, он реабилитирован. Я достал это дело из архива, потому что мне тоже было интересно, а с другой стороны, чтобы ты знал.
Когда он в 2001 году вручал мне орден «Истиглал», я в своем выступлении сказал про отца и добавил:
- Кто бы мог подумать, что через 64 года я, сын репрессированного, буду получать из ваших рук высокую награду независимого Азербайджана.
Э.А. – А он ничего не рассказывал о своей работе по реабилитации репрессированных?
Т.С. – Нет, не рассказывал. Если он показал это дело мне и сказал о десяти тысячах аналогичных дел, значит, он осуждал репрессии.
Болезнь Алиева
Э.А. – Вы говорили, что многие деятели культуры сочувствовали Гейдару Алиеву, когда он ушел в отставку.
Т.С. – Когда Гейдар Алиевич заболел, я был у него в больнице. Созвонился и пришел к нему. Он уже не лежал, но выглядел не лучшим образом - бледный, слабый. Мы сидели, и Гейдар Алиевич стал подробно рассказывать, как это с ним случилось 11 мая.
- Я пришел на работу, все было нормально, а когда сел и стал заниматься делами, вдруг стал ощущать какую-то неловкость. Я подумал, может быть, я плохо спал, пошел, прилег на диван, смотрю, не проходит. Позвонил Гридневу, позвал его. Он пришел и говорит: «Гейдар Алиевич, я вынужден вызвать “скорую помощь”».
Он стал отказываться, но, видимо, у них там свои правила. Когда пришла бригада, врачи сказали: «Гейдар Алиевич, надо в больницу. Давайте на носилки». Он не согласился, и в этом состоянии пешком спустился на лифте и сел в машину.
Он подробно рассказывал это мне. Я подбадривал его:
- Гейдар Алиевич, все это пройдет. Столько примеров излечения от инфаркта.
Я шутил, чтоб поднять ему настроение. Ему, видимо, было приятно, что я пришел, сидел у него неформально. Знаете, бывает, люди приходят по обязанности. Кажется, был еще кто-то из близких. Гейдар Алиевич тогда уже ходил.
Я знаю, что он там и совещания проводил, видел, люди его в другой комнате ждали.
В Москве с брежневских времен сохранилась традиция, что утром министры шли на гимнастику, потом – в бассейн, потом к одиннадцати приезжали на работу. В час дня обед, после обеда – неизвестно.
А с приходом Гейдара Алиевича это изменилось, пошел новый стиль работы. Может быть, многих это и раздражало.
Сломать старый стиль было сложно, но многие из подчиненных стали уважать его за самоотверженность, работоспособность. И министерства, которые он курировал, тоже с уважением относились к нему за его работу. Он работал очень серьезно.
Я как-то по телевидению услышал, что, когда он болел, никто к нему не ходил. Это неправильно. Получается, что Гейдара Алиевича сразу все бросили.
Встреча в Барвихе
В то время я был первым секретарем Союза художников СССР. Я приезжал к нему, когда он уже ушел в отставку и находился на реабилитации. Мы созвонились и договорились, что я после работы часов в шесть или в семь приеду к нему. Он лечился в санатории ЦК КПСС «Барвиха». Это километров 18 от Москвы по Рублевскому шоссе.
Барвиха – это поселок, где находился санаторий. Я приехал туда. Стояла зима, было морозно. Охрана долго проверяла мои документы, наконец, пропустили, потому что я заранее назвал номер своей машины.
Гейдар Алиевич жил в левом боксе, если стоять лицом к этому длинному зданию. Это были боксы в два этажа, и у каждого бокса свой отдельный вход. На первом этаже была прихожая, на втором этаже – гостиная, кабинет.
Я приехал к нему, поднялся. Он был еще слабый.
- Таир, хорошо, что ты пришел, - сказал он. - Давай мы погуляем, а потом поужинаем. Ты не возражаешь?
- Нет, Гейдар Алиевич.
Мы оделись. Он одевался тепло: теплые ботинки, теплое пальто, меховая шапка.
Вышли в парк, и я помню, как у нас под ногами поскрипывал снег. Мы шли, и складывалось ощущение, что из далекого Азербайджана оказались здесь вдвоем. Зима, холод, сумерки, больной Гейдар Алиевич, я около него. Супруга ушла из жизни. Словом, сюр какой-то. И это накладывало отпечаток на наш разговор, хотя мы о грустном не говорили, вспоминали только хорошее. Но в сознании все это мелькало кадрами. У меня на сердце было тяжелое чувство, но я старался отгонять неприятные мысли. Мы шутили, смеялись, вели ни к чему не обязывающий разговор. Хотя он хотел говорить на серьезные темы, например:
- Я прочитал в «Правде» статью Рустама Ибрагимбекова. Ты знаешь, мне статья понравилась.
Для того времени эта статья была очень творческой. Рустам в те годы являлся председателем Союза кинематографистов СССР и депутатом Верховного Совета СССР.
- Очень понравилась, - повторил Гейдар Алиевич. - Если б ты мог соединить меня с Рустамом, я сказал бы ему это.
Когда мы возвращались в его апартаменты, в соседнем боксе горел свет.
- Гейдар Алиевич, а кто там живет? – спросил я.
- Борис Ельцин, - ответил он. – Тоже, как и я, отставник.
Остальное здание было темным. Лишь в двух боксах светились окна. Здесь жили только они двое.
- Как у вас с ним отношения? – спросил я.
- Нормальные.
Принесли ужин. Он заказал на двоих, и горничная принесла заказ. Мы поужинали, еще посидели. Я пробыл у него часа три-четыре.
За все время нашего разговора Гейдар Алиевич ни разу не высказал обиды на то, что с ним так поступили, возможно, потому что у нас был не тот настрой разговора.
Я очень часто вспоминаю эту поездку. Два человека, которые жили там, видимо, обладали огромной волей. Ведь впоследствии один стал президентом России, а другой – президентом Азербайджана. Эта ночь и два отверженных человека, которые потом совершенно разными путями оказываются на вершине власти… До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами.
По приезде в Москву я позвонил Рустаму:
- Гейдар Алиевич интересовался тобой. Он прочитал статью и хотел высказать свое мнение. Если хочешь, я могу соединить тебя с ним, а, может быть, мы поедем к нему?
Рустам сказал, что хочет поехать. И через неделю – десять дней мы поехали и уже гуляли втроем. Все было как в первый раз - Гейдар Алиевич так же оделся, мы вышли в парк, так же сделали круг по аллеям. Только на этот раз с ним больше говорил Рустам. Гейдар Алиевич задавал ему вопросы, связанные со статьей, выразил свое восхищение. Потом мы возвратились в его бокс, поужинали вместе. И ему, видимо, это было очень приятно. Нам хотелось поддержать его в самые тяжелые минуты его жизни.
- Вы верили, что он сможет вновь подняться к вершине власти?
- Этого никто не ожидал. Он позвонил мне, еще когда жил в Москве, и сказал:
- Таир, меня избрали делегатом от Нахчывана на партийный съезд. Как ты думаешь, стоит мне поехать?
- Гейдар Алиевич, вас избрали люди, которые доверяют вам. Я считаю - необходимо, чтобы вы поехали туда.
- Да? Ну, спасибо, Таир, спасибо.
Посещение выставки Эльбека Рзакулиева
В 1988 году Гейдар Алиевич как-то позвонил мне:
- Таир, я вчера видел по телевизору, что в Центральном Доме художников открылась выставка Эльбека Рзакулиева. Хотелось бы посмотреть ее.
Я ответил:
- Гейдар Алиевич, мы вас ждем.
Договорились, что он подъедет в двенадцать часов. Они приехали всей семьей: были Ильхам с Мехрибан и Сева. Я встретил Гейдара Алиевича, провел в гардероб для членов Политбюро.
Поднялись наверх. Посетители выставки узнали его, подошли поздороваться. Ему это было приятно. Пришли и Эльбек с супругой.
А я думаю: как бы достойно завершить нашу встречу. Решил где-нибудь заказать обед. Но как назло во всех ресторанах санитарный день. Наконец в Международном Хаммеровском торговом центре, в Петровском зале, ребята говорят:
- Таир Теймурович, мы вас ждем.
Я сказал, для кого это, и заказал столик на восемь человек.
Часа полтора мы общались на выставке, потом уже идем к выходу, и я говорю:
- Гейдар Алиевич, сегодня такой день, Эльбек приехал, выставка открыта, вы пришли с семьей. Надо этот день как-то отметить. Вы позволите пригласить вас в ресторан пообедать?
- Приглашай, я согласен, - отвечает он. – А куда поедем?
- В Международный торговый центр.
Подъехали туда, сотрудники охраны увидели его, обрадовались:
- Гейдар Алиевич!.. Здравствуйте, Гейдар Алиевич!
Он впервые после отставки почувствовал отношение к нему простых людей. Когда мы вошли в холл, он мне сказал:
- Таир, я двадцать лет не был в ресторане.
И вот пока мы шли в зал, люди узнавали, приветствовали его. Входим в Русский зал, администратор встречает его с улыбкой:
- Здравствуйте, Гейдар Алиевич, мы рады приветствовать вас.
Сели за наш столик. Моя супруга тоже подъехала, мы сидели часа три, была очень непосредственная атмосфера: шутки, смех.
Очевидно, об этой встрече донесли в Баку, потому что буквально на следующий день из Баку от Везирова пришло сообщение, что я с Алиевым создал какой-то блок.
Я сказал:
- Передайте Рахману, что, когда он уйдет с работы, я с ним тоже встречусь.
Что я еще мог сказать?
Когда Гейдар Алиевич уже работал в Баку и возглавлял республику, я подарил ему его портрет, и, помню, он сказал:
- Таир, у меня всегда были с вами ровные отношения. И эти отношения никогда не прерывались.
Доверительность между нами всегда была в рамках его уважительного отношения ко мне и моего почтительного отношения к нему и его семье. Мы могли пошутить друг над другом, но это было в пределах дозволенного
Поездка в Мекку
Э.А. – Вы были с ним Мекке, я помню.
Т.С. – В Мекке я оказался случайно. Я из Москвы прилетел в Баку 5 июня. Позвонил помощнику Гейдара Алиевича и сказал, что нахожусь в Баку. У меня было правило – когда я нахожусь в Баку, я всегда сообщал ему об этом. Может, он захочет встретиться или будут какие-то поручения, просьбы. А 8 числа мне звонит Полад Бюльбюль оглы и говорит:
- Таир, ты в Баку? Президент звонит мне и говорит: «Найди мне Таира». Я говорю: «Таира нет в Баку», а он возражает: «Какой же ты министр культуры, если не знаешь, что Таир в Баку».
Я позвонил Гейдару Алиевичу. Он спрашивает:
- Таир, ты надолго приехал?
- На неделю, дней на десять.
- Я завтра улетаю в Саудовскую Аравию и приеду через несколько дней. Наверное, ты еще будешь здесь.
- Я желаю вам счастливой поездки. Наверное, эта поездка будет интересной, потому она связана с архитектурой, с религией, обычаями.
- А ты был там?
- Нет, не был.
- Хочешь поехать?
- Я бы с удовольствием, но у меня российский паспорт, как меня там воспримут?
- Я сейчас все сделаю.
Тут же, не вешая трубки, сказал по другому телефону:
- Подготовьте паспорт Таиру Салахову, он завтра летит с нами. Таир, поедешь, в МИДе получишь паспорт. Завтра в девять встретимся в аэропорту.
В девять утра мы вылетели, а в десять вечера мы уже оказались внутри Каабы. Там, после двух гор была остановка в комнате, где нам подавали воду. Он внимательно смотрел на меня, на Арифа Меликова и говорит:
- Ариф, я пригласил вас с Таиром поехать, чтобы Аллах простил вам ваши грехи.
- Гейдар Алиевич, какие у меня грехи? – запричитал Ариф. Потом Гейдар Алиевич перевел взгляд на меня.
- А ты что думаешь, Таир?
- Знаете, Гейдар Алиевич, я так думаю, что мне надо четыре или пять раз приехать сюда. Может быть, тогда Аллах простит меня.
Он долго смеялся. На фоне всех этих серьезных дел, ему хотелось немного расслабиться, и он получил такую возможность.
Я сказал откровенно, ведь он знает меня как облупленного, и это откровенное признание растрогало его.
Выбор места для бюста
Э.А. – В 1983 году Гейдар Алиев стал дважды Героем социалистического труда, и, по установившейся традиции, на его родине должен был быть установлен его бюст. Вы с Омаром Эльдаровым участвовали в выборе места для бюста. Расскажите об этом.
Т.С. - В 1983 году, летом, Гейдар Алиевич приехал в Баку на отдых. Мы встретились в мастерской у Омара Эльдарова, там были еще Кямран Багиров и Рамиз Мехтиев.
Речь шла о месте, где будет установлен его бюст в Нахчыване. Гейдар Алиевич собирался даже лететь в Нахчыван, но не очень хотел. Этот вопрос его беспокоил, однако при этом он не мог проявлять большую инициативу, так как это касалось его. Договорились, что я с Омаром Эльдаровым и Расимом Алиевым полетим в Нахчыван. Я попросил, чтобы с нами был и Рамиз Мехтиев как представитель ЦК.
В Нахчыване первый секретарь показал мне место, выбранное в саду Революции. Расим Алиев и Омар Эльдаров уже и проект подготовили.
Они выбрали это место, потому что рядом был памятник борцам за революцию, а в центре сада планировалось поставить бюст. Я спросил, есть ли другие места.
Поехали к Дому просвещения. Там в центре была квадратная зона, где можно было установить бюст. А потом по моей просьбе мы подъехали к мавзолею Момине хатун. Мы долго ходили там. Парка, который разбит сейчас, тогда там не было. Был какой-то выставочный зал из стекла и алюминия и небольшая смотровая площадка.
Я выбрал это место. Даже помню, поставил ногу, отмечая конкретную точку, тут же принесли камень и положили его на это место.
Э.А. – А почему вы выбрали именно это место?
Т.С. - Во-первых, это достойное место. Во-вторых, это открытое место. С одной стороны, вид на старый Нахчыван, с другой – на новый. Выбрали даже направление, куда он будет смотреть.
На первом месте, в саду, бюст был бы закрыт деревьями. Надо было подойти очень близко, чтобы увидеть его.
Потом мы вернулись в Баку. Мы с Рамизом Мехтиевым зашли к Кямрану Багирову. Гейдар Алиевич был у него.
Мы взяли карту Нахчывана, я показал Гейдару Алиевичу первоначально выбранное место.
- Но если вы хотите моего совета, то я рекомендую это место.
Это же была не просто рекомендация, а рекомендация первого секретаря Союза художников СССР. Это для него был очень важный момент. Выбирал не родственник, не архитектор, а я – первый секретарь Союза художников СССР. Ведь многие памятники, которые создавались в СССР, проходили через наш Союз.
Э.А. – А кого он по-настоящему ценил из деятелей культуры?
С. – Кара Абульфазовича Караева. Когда Кара Караев скончался, сначала была панихида в Москве в зале Чайковского. Потом его тело мы привезли на самолете. И здесь были пышные похороны. Он ценил Ниязи, очень любил музыку Фикрета Амирова.
Я помню, в декабре 1971 года в театре Азербайджанской драмы праздновали 60-летие Мирзы Ибрагимова. Приехали секретари Союза писателей СССР, Расул Гамзатов, он был членом Президиума Верховного Совета СССР, из республик приехали первые секретари Союзов.
После этого Гейдар Алиевич давал банкет в гостевом доме напротив глазной больницы и сам был на этом банкете тамадой.
Он очень здорово вел вечер. Присутствовали все корифеи - Мирза Ибрагимов, Расул Гамзатов, Сулейман Рагимов, Али Велиев, Расул Рза, Имран Касумов, Наби Хазри. И Гейдар Алиевич о каждом сказал тост. Начал с Расула Гамзатова, секретарей Союза писателей СССР, потом перешел на гостей пониже. И про каждого он нашел что сказать, причем очень достойно сказать.
Э.А. – Таир муаллим, в заключении беседы я всегда прошу своих собеседников вспомнить какие-нибудь интересные эпизоды, которые с неожиданной стороны характеризуют Гейдара Алиева или добавляют какие-то штрихи к его портрету.
Т.С. – Расскажу вам, пожалуй, два таких эпизода.
Авария
– В ночь с 18 на 19 декабря 1964 года я ехал в аэропорт Бина встречать человека. Я прилетел в Баку накануне, а на следующий день поехал встречать. И попал в аварию, получил переломы. Был гололед, и, чтобы не столкнуться с грузовиком, я повернул машину влево, она выехала на тротуар и врезалась в дерево. Руль прошел рядом с моим лицом, пробил крышу. А ноги у меня сломались на педалях тормоза.
В два часа ночи меня оперировали в Сабунчинской больнице и хотели отнять ногу. Поскольку мне сделали местный наркоз, я пришел на какие-то секунды в сознание. Вижу, они собираются ампутировать мне ногу, поскольку в ноге, в которую не поступала кровь, после полутора часов начинается гангрена.
Я подозвал врача. Они были удивлены, потому что уже висела занавеска, и они готовились к ампутации. Врач подошел ко мне, и я спросил:
- Доктор, что вы собираетесь со мной делать?
- Я сейчас думаю только о том, чтобы спасти вам жизнь, - отвечает он.
Я назвал ему номер телефона Гейдара Алиева и сказал:
- Вы позвоните. Я теряю сознание, вы позвоните и узнайте, что вы можете еще сделать.
И потерял сознание.
Врач пошел звонить. Оказывается, он тоже знал этот номер.
Гейдар Алиевич приехал в больницу. Он все это рассказывал впоследствии в «Гюлистане» на юбилее Кямиля Алиева. Со мной в машине были главный хирург республики Мусик Караев, это брат Кара Караева, отец Абульфаза Караева, и художник Кямиль Алиев. Они тоже пострадали, но в меньшей степени.
Если бы не Гейдар Алиевич, я бы остался без ноги. Фактически он спас мне жизнь. К утру у меня началась агония из-за потери крови. Он провел в больнице всю ночь. Потом врач мне рассказывал, как Гейдар Алиевич его попросил: «Сделай все, чтобы Таир был жив». Врач тоже был нахчыванцем, они с Гейдаром Алиевичем были знакомы.
Я после этого шесть месяцев приходил в себя. А нога болит до сих пор.
Он потом с юмором рассказывал это:
- Захожу, вижу, они там лежат…
Я, конечно, благодарен Гейдару Алиевичу. Он как-то мне сказал:
- Недавно дома я вспоминал, как вы попали в аварию, и на каком юморе все это происходило. Мы столько смеялись, шутили.
Это, действительно, с одной стороны было трагично, а с другой – комично. Мы все трое лежали в одной палате, и он нас навещал.
Поездка в Неграм
Я был с ним, когда открывали мавзолей Гусейну Джавиду. На следующий день, когда Гейдар Алиев в Нахчыване встречался с иранской делегацией, мы были свободны, и я попросился поехать в какое-нибудь село.
Тогда Сируз Тебризли, Зелимхан Ягуб и я поехали в Неграм. Пришли в музей Джалила Мамедкулизаде, сделали фотографии и потом по моей просьбе заехали в село. Мне как художнику интересно было посмотреть. Я много ездил по Нахчывану, но давно в этих краях не был, и мне было приятно.
В селе на базарной площади шел митинг: люди жалуются, что нет электричества, нет рабочих мест, насосы не работают, не качают воду. И когда мы оказались там, жители стали нас просить помочь. Мы обещали это сделать.
Однако в Нахчыване мы с Гейдаром Алиевичем не увиделись, и в самолете не было возможности с ним переговорить. Поэтому уже в Баку я позвонил к нему.
- Ну как, ты доволен, что поехал? – спросил он.
- Да, Гейдар Алиевич, было очень приятно. Эмоционально я до этого не осознавал, и только там понял, что вы сотворили, вернув прах Гусейна Джавида на родину. Вы исправили все, что было допущено негативного в отношении великого поэта, восстановили историческую справедливость... На следующий день, пока вы встречались с иранской делегацией, мы поехали в Неграм. Были в музее, а потом встретились с жителями села.
- Да, и что там?
- У нас была короткая встреча, но мы почувствовали, что неграмцы находятся в тяжелом положении. Они говорили мне о своих проблемах. Очень прошу вас обратить внимание на социальную обстановку в этом селе: нет электричества, воды, работы.
- Хорошо, что ты мне об этом рассказал. И как хорошо, что ты поехал туда. Когда в Нахчыване хотели снести мой памятник, то все неграмцы дежурили около него день и ночь. Это - самые верные мне люди! Я сейчас же позвоню в Нахчыван, и мы предпримем меры. Спасибо тебе.
Вроде бы мелочь, но как он все правильно воспринял! Он ценил в людях преданность
Ну, и еще один эпизод, скорее смешной.
Храните деньги в азербайджанских банках
9 сентября 1998 года во дворце «Республика» было какое-то мероприятие. В антракте я вышел, и мы беседовали в фойе с временным поверенным посольства РФ Александром Прищепиным. Подошел Полад Бюльбюль оглы и говорит:
- Таир, Гейдар Алиевич просил подойти.
Я подошел. Там же стояла Светлана Мирзоева, они о чем-то говорили, и вдруг Светлана задала вопрос: «Таир, как вы оцениваете в своем творчестве портрет Гейдара Алиевича?»
Я сказал что-то вроде: время покажет. И Гейдар Алиевич, и я отошли от этой темы.
- Гейдар Алиевич, я слышал по телевидению ваше выступление на конференции, посвященной Шелковому пути. Потом я еще раз прочитал его в газете, и хочу сказать, что ваше выступление мне очень понравилось. Оно очень планетарное, там есть серьезные оценки, взгляд в будущее.
- Ты серьезно говоришь? – спросил он.
- Да, Гейдар Алиевич, это произвело на меня большое впечатление.
- Ты – первый человек, который сказал мне об этом.
Оказывается, даже в его положении он ждал какой-то оценки со стороны. Может быть, кто-то и хотел что-то сказать, но не решался.
А потом он спросил:
- А почему Вари нет? – Это моя супруга.
- Она уже уехала, - ответил я.
- А что так быстро?
Это было как раз после 17 августа, муслимовского юбилея.
- У нас там проблемы, - говорю я.
- Что, деньги потеряли? – спросил он.
А был дефолт 1998 года.
- Я всем всегда говорю: храните деньги в азербайджанских банках, - сказал он.
Потом на следующий день мне кто-то в городе говорит:
- Вы разговаривали, как беседуют близкие люди на кухне.
Мы просто забыли, что это снимается на телевидение.
Алиев – человек идеи
Э.А. – 15 апреля 1985 года ушла из жизни Зарифа Алиева.
Т.С. – А 22 апреля – день рождения Ленина. И как он смог собраться! Я смотрел это заседание по телевидению, и видел, насколько он четко прочитал этот потрясающий доклад, в котором были новые оценки, явления, перспектива, связанная с тем, чтобы бороться с коррумпированностью общества.
Э.А. – Все, что он делал в республике, он перенес во всесоюзные масштабы. Говорят, этот доклад прозвучал как предтеча перестройки и стал главной причиной изменения отношения к нему Горбачева, который не ожидал, что Гейдар Алиевич выступит с таким сильным докладом.
Т.С. – И это было буквально на седьмой день ухода из жизни Зарифы Азизовны. Он проявил поразительную силу воли. Я всегда говорил, что он был человеком идеи.
Как он любил Рауфа Гаджиева за его песню «Мой Азербайджан» на стихи Самеда Вургуна! Он пел эту песню, Зарифа Азизовна аккомпанировала ему. Это было его выражением любви к республике. Это было его кредо. Он жил этим. Он был человеком идеи, он всегда был выше любых материальных благ.
Он был личностью выдающейся.
Э.А. – Спасибо вам, дорогой Таир Теймурович, за столь подробное и интересное интервью.
