Анатолий Королев писатель, член русского Пен-Клуба - для РИА Новости
Мировая литература в эти дни отмечает 130-летие со дня рождения великого русского поэта, лауреата Нобелевской премии Бориса Пастернака. Между тем Пастернак не собирался быть поэтом. Он страстно желал стать композитором, его кумиром был Скрябин, перу поэта принадлежало несколько фортепьянных пьес.
Долгое время Пастернак метался между двух огней.
И все-таки однажды решительный выбор состоялся.
...Думаю, не всем известно, что в далеком январе 1916 года Борис Пастернак уехал из Москвы в далекую снежную Тьмутаракань, на край света, поездом, с пересадками, на что ушло четверо суток, в уральский горный рабочий поселок, куда его пригласил погостить почти что случайный знакомый - они вдруг столкнулись на улице - а именно, управляющий Уральскими химическими заводами госпожи Резвой (вдовы Саввы Морозова) Борис Збарский. Збарский хотел развлечь хандру жены, которая после столиц и Швейцарии была занята только воспитанием двухлетнего сына и томилась без привычного круга знакомых, без новостей, без событий, вдали от цивилизации.
В этом плане молодой 25-летний впечатлительный гений был самым изысканным лакомством в тогдашней России, в этом Збарский проявил завидную интуицию. Пастернак не просто поехал, а буквально рванулся из Москвы в дальнюю даль. Он сам жаждал бегства. Он был привычно измучен муками рождения: кто ты? Ответь! Музыкант, сочиняющий музыку? Но твоя музыка хуже музыки Скрябина. Семь лет назад, в 1909 году, ты сам изгнал себя из музыкального призвания. Поэт ли? Но первый сборник стихов "Близнец в тучах" никто не заметил! А может, ты нечто совсем другое?
Он явился на пороге огромного дома, закутанный в шарф противоречий. И застыл пораженный. Дом управляющего являл собой феномен неслыханно комфортной жизни, размах которой был ведом только высшим сановникам и богачам российской империи и уж вовсе был неизвестен бродяге поэту, недавнему студенту, обитателю Марбурга. Бог мой! Горячая ванна с металлическими кранами от лучших фирм. И не одна, а несколько ванных комнат. Электрическое освещение. Залы, обставленные красной мебелью. Гостиная с фортепьяно. Телефон. Кухня, достойная Гаргантюа. Повара, горничные, прислуга, конюшня, уставленная первоклассными рысаками, а ведь он... он ранен как раз таким вот иноходцем.
Речь о падении из седла в роковую ночь 6 августа 1903 года и переломе ноги в бедре, из-за которого Пастернак был признан негодным к строевой службе. Тогда он впервые сел на лошадь и надо же...
Речь о музыке брошенной и окаменевшей на целых семь лет.
Речь о поэзии, которая тоже обледенела как шарф на морозе.
Речь о речи, которая должна хлынуть из уст, из клавиш.
Дорогие мои, так я еще никогда не жил, писал Пастернак потрясенно родителям.
Околдованный вельможным комфортом, Пастернак кинулся к фортепьяно в зеленой гостиной, тем более глаза той самой скучающей Фанни пылали на затылке. Принялся штудировать музыку, вздрогнул, заметив, как за прошедшие годы окостенели его пальцы, принялся размораживать руки бесконечной игрой. Но в идиллию импровизаций не замедлил вмешаться черт по имени Лундберг, еще один гость гостеприимного дома - Евгений Германович Лундберг, прозаик, литературный критик, почитатель философии Льва Шестова, заведующий литературным отделом журнала "Современник", который обрушился на пианиста с проклятиями: ваше призвание быть великим поэтом.
И стал прятать от него ноты...
Что ж, Лундберг добился своего, у поэта откроются уши и сквозь утренний сон белой ночи он расслышит далекий шум леса: весна!
"Лес стянут по горлу петлею пернатых
Гортаней, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах
Стальной гладиатор органа".
Это стартовое гениальное сочинение написано там, во Всеволо-Вильве.
Как и хрестоматийный "Марбург":
"В тот день всю тебя от гребенок до ног,
Как трагик в провинции драму Шекспирову,
Носил я с тобою и знал назубок,
Шатался по городу и репетировал".
Эту фразу любил барабанить во рту Маяковский.
Короче, решение навсегда отказаться от музыки и стать только поэтом Пастернак принял именно здесь.
Тут осознанное начало его поэзии. И это высвобождение поэта из торосов льда шло согласно с шагами напиравшей весны.
Одновременно гений поэта создал феномен уральской земли, извлек из рудного молчания образ горнозаводской Палестины и наделил эти горы и долы речью. Кроме того, он навсегда запасся впечатлениями от Урала, и позже населил свою прозу и поэзию эхом этой поездки. Главным из которых стал роман "Доктор Живаго".
Наконец, здесь Пастернак поквитался с травмой - он второй раз в жизни сел на коня, пустился в галоп и вернул себе чувство уверенности.
Одним словом, именно здесь в течение полугода с января по июнь 1916 года случилось долгожданное, затянувшееся освобождение поэта от тугих оболочек творческого плена и вылет из кокона в даль творчества и чудотворства.
Тут пленный дух был, наконец, раскован.
Невозможно без волнения смотреть на старую фотографию той поры...
Вот тот небрежно рассевшийся на венском стуле за овальным столом господин с властным лицом - Евгений Лундберг, сунувший руку в карман, он будет расстрелян в 37-ом, а хозяин дома, тот, что красуется в пиджаке поверх белой рубашки с повязанным галстуком - надо же! - станет главным хранителем тела Ленина.
Да, да именно Борису Ильичу Збарскому выпадет жребий разработать рецепты бальзамирования тела вождя. Советский биохимик. Академик. Герой Социалистического труда.
Наконец, последний герой того канувшего в бездну застолья, вот этот глазастый юнец с чертами арабского скакуна, полуоборотом к фотографу, в дешевеньком свитере - достигнет небесных высот в творчестве и станет в 1959 году лауреатом Нобелевской премии, и войдет в ареопаг бессмертных.
... Несколько лет назад я впервые побывал во Всеволодо-Вильве.
Состоялась закладка камня на месте, где стоял тот царственный дом; время конечно же не пощадило усадьбу.
Камень закладывал сын поэта Евгений Борисович.
Сегодня дом, при поддержке пермских властей и губернатора края, полностью восстановлен; в нем открыт музей Пастернака. Что ж, начало новому Михайловскому положено!
Замечу от себя. Дом стоял в стороне от поселка, на самом краю европейской цивилизации, и стоит только лишь повернуться спиной к пустырю - душа цепенеет: перед глазами исполинская ровная безмолвная даль, на горизонте виднеется гряда невысоких гор, на которых чернеет языческим частоколом уральский лес, он темнеет, нахмурив дремучий лоб, и лес тот настолько велик, огромен, бесконечен, безъязык и страшен, что его тыл затылком глядит прямо на Северный ледовитый океан, который окольцевал смертельным холодом макушку нашей планеты.
Вот уж воистину - край земли.
Какие грозы шли отсюда на кукольный домик с зеленой гостиной, залитой электрическим светом, с силуэтами в окнах.
И последнее.
Совсем недавно ушел из жизни последний свидетель того пиршества духа - бывший в те годы трех лет от роду мальчик, сын Збарских Илюша. От него долетел последний отзвук того времени, звук лопнувшей струны: он вспомнил, что двух тогдашних домашних собачек звали Мулатка и Шоколадка.